Вхожу, прекрасно понимая, что меня может ждать.
– Ты охренел, Алимов?
Начинается, едва подхожу к его столу.
– Поясните?
– Нет уж, это ты мне пояснишь. Какого лысого ты с подозреваемой шашни крутишь, а? Тебе дело доверили, а ты ее в постель потащил?! Не ожидааал. От кого угодно, но не от тебя. Где твоя холодная расчётливость? Где ум и смекалка, за которую тебя гада ценю?
Стискиваю зубы. Знаю, как все выглядит с его стороны, поэтому позволяю сбросить первый пар и только потом отвечаю.
– Товарищ полковник, дело на месте не стоит.
– Да что ты? А я вижу, что стоит. Ни черта за две недели не продвинулось. Оттягиваешь время, да?
– Не я оттягиваю, а галерея.
– Ааа, так ты в курсе, что у них там и как, и намеренно не торопишь свою девку? Даешь ей время свои эти махинации провернуть?
– Маша здесь ни при чем. Она не в курсе того, что там происходит.
– Ну дааа. Расскажи мне. Теперь и Маша твоя ни при чем. И подпись ее заставляют силой ставить. И денег она не получает, правда?
– Не силой, но она не в курсе событий.
– Хватит, – стол вибрирует от силы, с которой Воронин по нему ладонями ударяет, я же даже не вздрагиваю, – ты меня за кого держишь, Алимов? За идиота тупоголового? Значит так, от дела ты отстранен! К деталям расследования не допускаешься. Теперь его будет вести Петров. – Кровь густой тяжелой субстанцией стынет в венах. Знаю я этого Петрова, гнида редкостная. Все сделает, чтобы услужить Воронину, как псина верная под ногами валяться будет. – Даю тебе три дня на то, чтобы забрать картину и привезти ее мне. А потом отправляешься в деревню, в которую в прошлом году ездил. Посидишь там, присмотришься. На людей посмотришь и себя покажешь. Потому что еще одна такая выходка, и отправлю тебя участковым в это богом забытое место. Все понял?
Перевожу взгляд на раскрасневшуюся физиономию полковника.
– Так точно. Разрешите идти?
– Иди. И только попробуй этой своей девке сказать что-то и предупредить. Засажу обоих, не раздумывая.
Толчком отрываю дверь и захлопываю, выйдя в коридор. Ярость шипит, клыками внутри дерет. Пока направляюсь в кабинет, пытаюсь понять, как сделать так, чтобы оградить Машу от всего того, что может последовать за моим отстранением. Они же ее сгнобят, если что-то будет не так. Легкие спирает, перед глазами моя девочка и эти стервятники, которые ни черта разбираться не будут если что. Повесят на нее дело и с концами.
Вхожу в кабинет, а там эта змеюка ядовитая. Стоит у своего стола и папки собирает. Удавить так сильно хочется, что приходится ладони в кулаки сжимать, чтобы не поддаться соблазну. Прохожу мимо нее к вешалке.
Катю же подобное не устраивает. Дрянь поворачивает на меня голову и бровь задирает.
– Ничего не скажешь?
– Кто ты такая, чтобы я что-то тебе говорил? – отвечаю, скидывая куртку.
– Разозлил ты отца, Дамир. Не думала, что способен на подобное.
– А тебе не надо думать. Тебе бумажками заниматься надо. Вот и занимайся. Теперь у тебя Петров начальник, дуй туда.
Быстро собрав все папки в охапку, Катя подходит ко мне, преграждая путь к столу, и вскидывает глаза. Прищуривается, окатывая мое лицо как и всегда многоговорящим взглядом. Откуда в ней столько яда? Мелочь еще, а задатки стервы такие, что страшно будет за окружающих, когда подрастет.
– Я и так ухожу. А тебе не надо было спать с этой серой мышью, и все было бы хорошо.
– Не тебе учить меня с кем мне спать.
Накрашенные ярко-красным губы складываются в тонкую линию.
– Если бы ты был со мной, Дамир, то через год другой на повышение пошел бы, – шипит гадюка. – Отец тебя очень ценит. А ты вместо того, чтобы быть ему благодарным, закрутил с мошенницей. Но все можно исправить. Главное, правильную сторону выбрать. Подумай.
Обходит меня и выходит за дверь.
Со всей силы впечатываю кулак в стену. Вот же с*ка!
45
Маша
– Маш, ты уже начала делать экспертизу?
Прижимая ухом телефон, отстраняюсь от микроскопа. Я всегда откладываю дела, когда звонит Дамир, но сейчас его тон заставляет напрячься.
– Да.
Артем приехал несколько дней назад. На взводе. Раздраженный. С тех пор постоянно куда-то мотается, поэтому вторую картину у меня не спешит забирать. Обосновывает это навалившимися проблемами, но я ведь не глупая. Прекрасно понимаю, что если он неспокоен, значит что-то не так. Дамир сказал это скорее всего из-за того, что им не удается найти копию. Но это не остановило меня от того, чтобы параллельно начать делать анализ работы Анисова "Под мостом".
– Она все еще прежняя? Не подменили?
– Нет. Я, если честно, понятия не имею, как они успеют это сделать, потому что экспертизу второй картины я почти доделала. Только вот без ведома Ельского начала проверять твою. А что, что-то случилось?
– Да, – подтверждает мои опасения Дамир. – Слушай внимательно, Маш. Мне нужно вернуть картину в ближайшие дни.
– Но это невозможно.
– Ты не успеешь?
– Я-то успею, мне не нужно влезать в историю картины, просто до конца проверить подлинность. Да я и так знаю, что она оригинальна, осталось подтвердить. Просто Ельский даже не в курсе, что я уже занялась ею. Сказал без его ведома не начинать.
– Значит, скажи как есть. Что уже начала. Выгнать он тебя не выгонит. Ты для него сейчас важна, – хмурюсь ничего не понимая, но волнение разрастается все сильнее. – А еще скажи, что ты поставила меня в известность о том, что картина оригинальна. Скажи, что я потребовал, придумай что угодно. Он должен быть в курсе, что через пару дней тебе отдавать картину и владелец поставлен в известность о ее подлинности.
Нервозность захватывает каждую клетку по очереди, потому что я знаю, что такие важные процессы не меняют просто так. Что-то произошло, о чем Дамир мне не говорит.
– Как скажешь, – пожимаю плечами, будто он может меня увидеть. – Дамир, что случилось? Почему вдруг все поменялось?
– Я вечером объясню. А пока сделай, как я сказал.
– Ладно, – стук в дверь заставляет повернуть голову. Словно по просьбе Дамира в лабораторию входит Александр Викторович. Мгновенно меняю манеру разговора. – Да, Дамир Маратович, можете не волноваться, я успею провести необходимый анализ в течении нескольких дней и составить документы.
Стальные глаза Ельского наливаются арктическим холодом и острыми копьями впиваются в меня. Развожу руками, делая вид, что абсолютно не при чем, на самом же деле даже немного страшно становится.
– Ельский рядом? – звучит из трубки.
