— И не вздумайте! — шёпотом возмутилась мэма Софур, отпихивая тщедушного учителя за собственную надёжную спину. — От вас и угольков не останется, а мне чего сделается? Меня много — пали не хочу! Я Камилле всегда говорила: тело лишним не бывает! На что-нибудь да сгодится…
— Это у свиней оно на что-нибудь да сгодится, — неласково покосилась на няньку Мартина. — А коли не повезло родиться женщиной, так надобно до гроба поддерживать себя в человеческой форме. Жертвами и стараниями! Не у всех получается, конечно.
— А то, — огрызнулась Софур, оценивающе оглядев соперницу. Старшая горничная явно благоволила пэру Нильсу и с порога невзлюбила прибывшую с ним островитянку. — Некоторые так и застревают в форме засушенной воблы. Такими их гроб и увидит!
— Мы вас здесь подождём, ллейна Камилла, — сдержанно подытожила пэра Эдна, оглядев насупленных спутниц. — Вам, верно, огонь нипочём, а для прочих опасен.
— Ждите, — нетерпеливо разрешила дочь Золтана Эйросского, шагая внутрь.
Клубы белого пара и сизого дыма развеялись, как только она прошла в покои хозяина замка. Покои — громко сказано. От роскошного ложа с балдахином остался лишь остов с матрацем да тлеющими простынями, а о балдахине напоминали только бархатные лоскутки на обгоревших колоннах. Пол оказался буквально вылизан огнём. Верно, когда-то на нём красовались ковры, потому что ворсистый липкий камень намекал на то, что ранее его чем-то покрывали. В покоях также находились обугленные шкафы и широкий письменный стол, на удивление, нетронутый огнём. На столешнице красовались многочисленные пустые склянки, а под ним — огромное количество осколков.
На один из таких осколков Камилла и наступила, проходя вглубь спальни, и тотчас шарахнулась от надсадного кашля из-за шкафа.
— Ллей Тадеуш? — несмело спросила она, пересиливая себя и шагая ближе. — Это вы?
За шкафом затихли. Затем раздался скрежет цепей, и к ложу, пригибаясь на слабых ногах, вышел человек в растрёпанной, засаленной и крайне неряшливой одежде. Длинные, ниже лопаток, рыжие волосы с изрядной сединой оказались всклокочены и спутаны, а отёкшее бледное лицо обрамляла неопрятная седая борода. Мутные глаза неопределённо-болотного цвета остановились на гостье, и хозяин Эйросского замка замер, разглядывая внучку.
— Дед, — дрогнувшим голосом проговорила Камилла, шагая вперёд. Сглотнула неожиданный комок в горле и повторила, — деда, это я… твоя внучка… Камилла…
Так ли говорят с умалишёнными, дочь Рыжего барона не знала. Да и как тут подобрать нужные слова? Когда сердце сжимается от жалости к незнакомому человеку и внезапно проникается — к нему же, страшному, нечёсаному и жуткому даже на вид?
— Ка… милла, — внезапно глухо и невнятно повторил ллей Тадеуш. Протянул руку и сделал шаг.
Звякнули оковы. Камилла вздрогнула, лишь теперь разглядев, что хозяин Эйросского замка прикован за ногу к стене. Металлический обруч обхватывал лодыжку светлого ллея Тадеуша, а короткая цепь, едва ли позволявшая хозяину разгуливать даже по собственным покоям, звенела при каждом шаге.
Звякнувшая цепь привела светлого ллея в бешенство. Взревев, так что Камилла даже присела, он схватился за кольца обеими руками, и от них, внезапно вспыхнувших золотистым светом, сияние стекло на металлический обруч, раскаляя его докрасна. Разумеется, раскалённый металл не добавил приятных ощущений скованной лодыжке, и ллей Тадеуш взревел ещё раз — уже от боли. Рванулся прочь от стены, неистово взмахнув руками, словно крыльями.
Полыхнула над его головой оранжевая полусфера, выстрелив в разные стороны вращающимися огненными шарами. Один из таких шаров засветил Камилле прямо в лицо.
— Деда! — не выдержала внучка, в панике ощупывая собственные брови и ресницы. — Если ты мне красоту спалишь, я тебя на цепи так и оставлю! А ну перестань!
Ллей Тадеуш не услышал — дёргал звенья цепи, рвался в сторону, прочь от ненавистной стены. Камилла замерла ненадолго, рассматривая сумасшедшего деда, и, не двигаясь с места, прислушалась к невнятным крикам. За неухоженностью и дурным запахом сложно разглядеть здорового человека, но ллей Тадеуш ей, пожалуй, нравился. Бывает же так — видишь впервые, а кажется, будто всю жизнь знал.
Ну вот как, скажем, пэра Патрика Блаунта.
— Какой ужас, — пробормотал за спиной пэр Нильс. Старый учитель дрожал от страха, но храбро зашёл в покои мага огня. — Светлейший ллей Тадеуш выглядит ещё хуже, чем в последний раз, когда я его видел. Видимо, разум его окончательно повредился…
— Да тут и здоровый умом тронется, — резко перебила Камилла.
Деда стало жалко. На Рыжие Острова порой заходили невольничьи суда, и Камилла видела некоторых рабов, которых везли на Дальние Острова — жутких, исхудавших да потерявших всякий человеческий облик. Некоторые ещё боролись, но блеск в глазах угасал быстро: чем худшие условия окружают человека, тем меньше от него остаётся. Даже мэм Фаиль неодобрительно качал головой, с неохотой обслуживая работорговцев. Свобода, говорил лавочник, это то, что у человека отбирать никогда нельзя. Вокруг и неявных кандалов много, задумчиво добавлял учитель денежной грамотности.
— Стража! — позвала Камилла, резко оборачиваясь. — Ключи от цепей у кого?
— У ллея Корнелиуса, — запнувшись, отозвался один из стражников, заглянув в покои. — Он с собой всегда носит.
— Как же вы позволили, — Камилла обернулась уже к старшей горничной, стиснула кулаки, считая до десяти и обратно, — чтобы вашего хозяина заезжий регент в кандалы заковал?
— Так… опасен ллей Тадеуш… — пробормотала Мартина, невольно стушевавшись под напором юной гостьи. — Выпусти такого в город — каких бед натворит!
— В город, может, и не надо, — дрожащим от гнева голосом вытолкнула Камилла. — Потому как честь Эйросских ллеев беречь надо, и уж точно не прилюдным позором! А в собственном замке он — хозяин! Им и останется, пока в гроб не ляжет! Раз ключей у вас, бестолковых, нету, да освободить светлого ллея Тадеуша вы не в силах — то хоть в приличный вид хозяина вы могли привести? А? Что молчите, мэма Мартина? — разошлась Камилла, чувствуя, как воздуха в спёртых покоях ей не хватает всё больше. Кровь прилила к щекам, сердце часто бухало в груди, а кулаки уже не разжимались. — Боитесь? В замке моего деда ни одной честной души, чтобы послужить хозяину?
— Ллей Корнелиус не велит, — совсем запуталась горничная. — Говорит, для нас опасно… да и то верно — глядите, чего он творит…
— Не «он», а светлейший ллей Тадеуш! — не сдерживаясь, выкрикнула Камилла, дико оглядываясь. Изнутри рвалось что-то дикое, жаркое, душное… — Окна почему закрыты? Да тут же задохнуться можно! Этого вы добиваетесь?! Чтобы дед тут дух испустил?!
— Не велено! — испугалась старшая горничная, когда Камилла вихрем подлетела к высокому окну, взбираясь на скамью, а с неё — на подоконник. — Да что ж вы творите, ллейна Камилла! Да куда ж вы!..
— Если рук здесь ни у кого нет — это сделаю я! — выкрикнула дочь Рыжего барона, проворачивая тугую защёлку и распахивая ставни настежь. Спрыгнула на покрытый копотью пол и дико огляделась. — Что трудного — впустить в спальню немного воздуха?..
