По отсутствующему взгляду мэма Софур и сама поняла: вовсе не чудной повар с Ближних Островов.
— Да кто же? — изумилась нянька, быстро перебирая в голове имевшихся претендентов. — Говори, злыдня, не то на возницу подумаю!
Камилла вспомнила угрюмого дядьку с проплешинами, вздрогнула, выпрямилась и тяжело уставилась на любопытную спутницу.
— С этого дня, няня, зови меня «ллейна» или «Камилла», можешь добавлять «светлейшая», когда поблизости покажутся важные люди, — спокойно проронила дочь Рыжего барона. — И на ближайшей стоянке разведай, у которого из торгашей лучшие накидки.
— Да откуда у нас деньги-то? — поразилась Софур. Круглое лицо няньки покраснело от возмущения, затем побледнело и наконец остановилось на пятнистой окраске. — Того, что ты на ярмарке огребла, надолго не хватит, какие наряды?..
— Лучшие, — повторила Камилла. — Накидки. Не наряды. Платье купим в столице. А пока что надо прикрыть этот позор, — и ллейна развела руками, указывая на второе из своих лучших платьев. Всего их у Камиллы насчитывалось два.
Мэма Софур помолчала, тяжело дыша и оглядывая воспитанницу, затем покачала головой.
— Если женщина молчит — слушай внимательно! — вздохнула она. — Раз не ответила, кто в сердце запал, значит, серьёзно всё… ллейна Камилла! А ведь ещё до столицы не добрались, и замок отцовский из жадных рук не вырвали!
— Про накидку поняла ли? — уточнила Камилла, принимаясь за гребень. — Я купаться на привале пойду. Сказывают, на берегу встанем, дорога-то к морю снова повернула. Волосы как пакля…
— У-у-у, — только и протянула мэма Софур, отставляя тарелку. — Да кто ж энтот красавец? Хоть одним глазком бы… Ты не воротись от меня, не воротись, всё равно до привала в одной повозке сидеть, тут друг от друга никуда не деться. Ты ж, ллейна Камилла, не забывай: ежели плюнешь на соседей, те утрутся, а ежели соседи плюнут на тебя — ты ж утонешь!
— На людях — на «вы» и с уважением, — напомнила дочь Золтана Эйросского, отворачиваясь от няньки к смотровому окошку.
К побережью выехали почти на закате; путешествующие тотчас принялись за обустройство кострищ и приготовление пищи. Караваны тут останавливались не раз: почти всем нашлись ямы для костров, отделанные камнем. Мэма Софур успела отобрать лучшее место и споро принялась за стряпню, сумев ненавязчиво и без права на отказ привлечь в помощь пэра Нильса.
— Я скоро, — пообещала Камилла, захватив из повозки узелок с относительно чистым бельем. Оглянулась на соседние повозки, откуда уже выпрыгивали уставшие за тряскую дорогу путники. Нахмурилась, увидев единственный походный мешок у повозки новых соседей. Кажется, сохранностью имущества те не особо беспокоились.
— Гляди, — воровато оглянувшись, махнула мэма Софур. — Чего у наших новеньких-то из мешка выпало.
— Няня, — нахмурилась Камилла, разглядывая ровную коричневую пластинку. — Что это?
— Попробуй, — Софур отщипнула кусочек, ткнула в зубы воспитаннице. — Само во рту тает!
Камилла не удержалась от искушения, надкусила ворованную сладость и даже глаза зажмурила от удовольствия. Сладко! Тёрпко! Пахнет…
— Нельзя так, няня, — распахнув глаза, с сожалением проглотила остатки лакомства Камилла. — Чужое. От соседей. Нельзя…
— Но вкусно же, — возразила Софур.
— Но вкусно, — признала Камилла.
Кроме неё, купаться и стираться отправились ещё несколько женщин. Место выбрали подальше от стоянки и с холмистым склоном, загораживающим лагерь караванщиков от желающих искупаться. Свет от костров сюда не доходил тоже, мылись при свете звёзд и спешили, кто как мог. Поселений поблизости не было, а вот гавань с контрабандными судами имелась, и нежеланные встречи, как предупредили возницы, здесь случались. Оттого задерживаться тут не собирались тоже: глава каравана предупредил, что выдвигаются на рассвете.
— Мыло обронила, — недовольно пыхтела жена лавочника, хлопая по мокрым камням. — Тут где-то…
— Я поищу, — мило отозвалась Камилла. — Если найду, так занесу тотчас.
Дальнейшие бесплодные поиски расстроенной лавочницы ни к чему не привели; в конце концов женщина решила поиски продолжить на рассвете, перед выступлением, и припустила вслед за прочими соседками обратно в лагерь.
— Я скоро, — махнула Камилла. — Догоню вас!
Убедившись, что осталась одна, дочь Рыжего барона подняла руку над водой с зажатым в ней мылом и принялась с удовольствием водить им по длинным, густым медным волосам. Отмывалась тщательно, улыбаясь мыслям, так, что от мыльного куска почти ничего не осталось к концу омовения. Возвращать лавочнице оказалось нечего, при себе оставлять опасно, поэтому остаток мыла был благополучно растворён в солёной воде. Выйдя из моря, Камилла наспех отёрлась тряпицей и быстро, дрожа от ночной прохлады, накинула нижнюю сорочку — самую свежую из тех двух, что имелись. Встряхнула и расчесала волосы, надела платье, с наслаждением чувствуя сухую ткань на чистой коже. Нагнулась, чтобы подобрать с камней постиранные вещи.
— Помочь, красавица?
Камилла метнула взгляд на подобравшихся со стороны гавани безликих наблюдателей — в темноте не разглядеть лиц, да не больно-то и хотелось — медленно выпрямилась. Прикинула неутешительные варианты в голове.
— И не страшно одной? — хмыкнул один из развязных парней, подходя ближе. В свете луны показалась кожаная безрукавка да затёртые штаны. — Компанию составить, девка?
Камилла медленно поджала губы.
— Я бы вас послала, доблестные пэры, да вижу — вы оттуда, — процедила сквозь зубы дочь Золтана Эйросского, отступая к воде.
— Далеко не уплывёшь, рыжая, — осклабился второй, нарочито медленно расстёгивая пряжку на обвисших штанах. — Плавать-то мы, чай, получше твоего умеем. Да и в юбках не запутаемся. А плыть-то тебе и некуда — вона корабль наш на рейде болтается… и лодка в гавани — тоже наша. От каравана тоже не услышат — море надёжно хоронит крики. Проверено, красавица…
От злости перехватило в горле. Мерзавец был прав: одной против четверых не справиться. Не докричаться, не сбежать по скользким камням и не уплыть. Великой получилась цена за краденое мыло.
Камилла предприняла попытку — всего одну — бросившись вдоль берега к холму, за которым скрывалась стоянка караванщиков. Догнали сразу: бегать у морских контрабандистов получалось тоже лучше. Дочь Рыжего барона двинула локтем по зубам первому преследователю, получила по лицу от второго и упала бы на камни, если бы жадные руки не подхватили, не рванули на себя.
— Ну, не рыпайся, — хрипло запыхтели над ухом, пока Камилла молча отбивалась от чужих рук. — Попортишь же себя, дурная…
— Тварь ударила меня, — злобно рыкнул неудачливый преследователь. — Попортить всё равно придётся!
Больше всего в тот момент стало жаль свежего белья и чистого, после омовения, тела. Это стало первой и последней мыслью перед тем, как с холма их окликнул громкий, чистый голос:
