– Конечно, помню. Ты так мужественно переносил всю эту боль ради блага Англии.
– Меня отстранили от полетов. Навсегда.
И тут я поняла: он прятался в изгибе моей шеи, чтобы не смотреть мне в глаза. Арчи терзала мысль о том, что его военные заслуги теперь обесценятся, и он упадет в моих глазах. Он все еще считал меня той юной наивной Агатой, ослепленной великолепием молодого авиатора. Неужели он не успел осознать, что я – уже не та девочка, что мне довелось повидать страдания и смерть, что, кроме его безопасности, мне больше ничего не нужно? Неужели его признание – это то, к чему он внутренне готовился, когда писал ту уйму озадачивших меня писем?
Я знала, какие слова надо сказать, и я сказала их от всего сердца:
– Слава богу!
Он приподнялся на локте и посмотрел на меня сверху вниз:
– Ты вправду так думаешь?
– Ну конечно! Ты будешь цел и невредим. Это ответ на мои молитвы.
– И тебя не разочарует, что я больше не воюю в авиации? – Его голос дрожал.
– Арчи, как ты мог так подумать? Ты отлетал целых два года, ты остался в живых, и я благодарю Господа. А вся наша страна благодарит тебя. Ну и достаточно. То, что тебя списали, – счастье. Ценнее твоей жизни для меня ничего нет.
– А для меня нет ничего ценнее тебя, – произнес он в ответ. Потом лег обратно и подарил мне долгий, крепкий поцелуй, где воедино слились страсть и облегчение. И я позволила себе целиком отдаться этой волне.
Позднее мы заставили себя покинуть наконец уют и негу нашей постели, чтобы совершить прогулку по лесу Нью-Форест, который был объявлен «королевским» еще в 1079 году
[3]* – Арчи обожал бродить там в юности. Попав в эти места, ты погружался в дикую, первозданную природу. Окруженные чудесным сочетанием лугов, вересковых пустошей и рощ, горящих осенними цветами, мы шли, взявшись за руки, в особом, доступном лишь близким людям молчании, не думая ни о будущем, ни о прошлом, просто наслаждаясь настоящим.
Примерно через час мы наткнулись на табличку с выведенными краской словами «Ничейная земля». Арчи повернулся ко мне с широкой улыбкой.
– Всегда хотел пройти по этой тропе.
– Так пойдем же. Давай, – улыбнулась я в ответ.
– Ты уверена? – заколебался он.
– На все сто.
Они притянул меня к себе и сказал:
– Боже, как я люблю твою спонтанность, тягу к приключениям. Ну пойдем.
И мы легко пошагали к загадочной «Ничейной земле». В какой-то момент дикий доисторический ландшафт начал приобретать некую упорядоченность, и мы поняли, что «Ничейная земля» – это на самом деле полузапущенный яблоневый сад. Алые яблоки так соблазнительно переливались на ветках, что нам захотелось сорвать парочку. Я уговорила Арчи дождаться, пока мы сможем спросить разрешения, и вскоре приметили женщину в глубине сада.
– Доброе утро, мэм. Вы не могли бы продать нам пару яблок? – спросил Арчи.
Женщине, румяной от постоянного пребывания на воздухе, с виду можно было дать и тридцать лет, и пятьдесят. Она улыбнулась нам и, обратив внимание на военную форму Арчи, ответила:
– Не надо денег. По вашей форме я вижу, что вы авиатор, как и мой сын. Он погиб…
Арчи побледнел, а я не смогла удержаться, чтобы не перебить ее:
– Очень соболезную вам, мэм.
Подняв руку, она прервала меня.
– Он делал свое дело ради нашей страны, как и ваш молодой человек. Ешьте вволю и берите с собой, сколько сможете унести. Это меньшее, что я могу сделать, – сказала женщина и ушла.
Мы откликнулись на приглашение, хотя ее слова придали яблокам горький привкус, и Арчи, прежде чем начать собирать их, понадобилось выкурить сигарету – новая привычка, приобретенная им за месяцы между побывками. Через час мы присели на пенек с полными животами и набитыми карманами. Мы болтали даже не знаю о чем – по крайней мере, не о моей работе в госпитале или аптеке, и уж точно не о службе Арчи, – и тут я тоже решила сделать собственное признание. Если бы не его недавняя откровенность, когда он рассказал, что отстранен от полетов, не думаю, что я набралась бы мужества.
– Я хочу тебе кое-что сказать, – произнесла я.
– Да? – спросил он с любопытством и, в то же время, встревоженно.
– Я написала роман. – Я выдавила из себя слова, которых не говорила даже матери.
Арчи окинул меня таким взглядом, словно не расслышал.
– Роман? Ты написала роман? – В его тоне не звучало неодобрение, лишь озадаченность. Он знал, что раньше я что-то пописывала для себя (в те времена я объяснила это крушением моих музыкальных надежд – мол, писательство прекрасно заполняло образовавшийся вакуум, в нем есть свой ритм, немного сродни музыке), но я уже давно об этом не упоминала. Во время войны это казалось глупым и неуместным.
Я робко и немного стыдливо улыбнулась.
– Ты же сам велел мне заняться чем-нибудь в твое отсутствие.
Он рассмеялся. Громогласный хохот, какого я раньше никогда от него не слышала.
– А ты привезла его с собой почитать?
– Привезла, – созналась я. – Он в гостинице, в моем чемодане.
Я не стала говорить, что зарыла рукопись на самое дно чемодана, не уверенная, что осмелюсь показать ее.
– И про что роман? – спросил он.
– Детектив про убийство.
– Ты? – Он вновь расхохотался. – Моя славная жена? Ты написала детектив про убийство?
– Да, это история о богатой пожилой даме, отравленной у себя в усадьбе кем-то из гостей. Один из них, по имени Артур Гастингс, который приехал с войны в отпуск по ранению, приглашает помочь с расследованием своего друга, бельгийского эмигранта Эркюля Пуаро.
Я рассказала Арчи, как медленными аптечными днями эта история вместе с ее персонажами постепенно разворачивалась перед моими глазами, и особенно о главном герое – он появился на свет благодаря моему общению с группой бельгийских беженцев, которые пережили душераздирающий опыт, спасаясь от немцев, и нашли приют в приходе поместья Тор, где я им помогала. Стоило мне придумать Эркюля Пуаро, – рассказывала я Арчи, – как тот зажил собственной жизнью, как реальный человек.
– Похоже, это весьма актуально и изобретательно, – произнес Арчи, качая головой. – Но все равно не верится, что ты написала детектив про убийство.
Я рассмеялась вместе с ним.
– Знаю, это странно звучит, но Мадж побилась со мной об заклад, что я не сумею придумать загадку, которую не разгадает читатель…
– …А ты ни в коем случае не хотела проигрывать Мадж, – закончил он за меня, поняв теперь природу моих отношений с сестрой.
