Я вспомнила о наших с Мадж пари, которые мы постоянно заключали в течение долгих лет, – за каждое мы яростно сражались, а условия спора всегда были ясно оговорены. Триктрак до поздней ночи. Конкуры, где высота препятствий все время росла, а нам приходилось бросать вызов законам тяготения. Соревнования, кто прочтет книг больше, – в результате все книжные стеллажи Эшфилда начали прогибаться, забитые томами. Оглядываясь назад, я думаю, что Мадж, которая была на одиннадцать лет старше, старалась воспитать во мне твердость характера, поскольку мама занималась лишь тем, что баловала меня. Вероятно, я должна была благодарить сестру за эти старания, но это испортило бы теперешнюю игру и дало бы ей превосходство, которое я уступать не собиралась.
– Разумеется нет, – улыбнулась я и, запнувшись, спросила: – Ты прочтешь книгу? Мне интересно, понравится ли тебе? Сможешь ли ты разгадать загадку? Знаю, это отнимет время, которое мы могли бы провести вместе, но…
– С удовольствием! Как она называется?
– «Загадочное происшествие в Стайлзе».
Глава 18
Исчезновение. День третий
Понедельник, 6 декабря 1926 г.
Стайлз, Саннингдейл, Англия
После бессонной ночи Арчи усаживается за завтрак. Каждый предмет сервировки – на своем обычном месте: серебро и хрусталь расположены как полагается, над чашечкой кофе поднимается легкий пар, а яичница дожидается под куполом-крышкой, которую служанка снимает при его появлении в столовой, – и этот строгий порядок на столе дарит ему некоторое умиротворение. До тех пор, пока он не берет в руки утреннюю газету. Там красуется набранный огромным шрифтом заголовок – то, что он с ужасом предчувствовал, от чего всю ночь проворочался с боку на бок: «Тайна исчезновения писательницы при странных обстоятельствах». Статья открывается списком Агатиных литературных достижений, которые хоть и не сделали ее имя знаменитым на всю Англию, но все же имели некоторый успех: три книжки плюс журнальные публикации с продолжениями, а далее следует детальнейший отчет о ее пропаже.
К горлу подкатывает тошнота, и Арчи отворачивается от завтрака, от этой поганой сопливой яичницы, стараясь взять себя в руки и успокоиться. Как, черт побери, репортеры успели так быстро все разнюхать? Услышав вчера от Кенворда о разосланных фотографиях, он предполагал, что информация не покинет стены полицейских участков так быстро и что у него есть в запасе хотя бы пара дней, чтобы взять ситуацию под контроль. Скорость, с которой пресса ухватилась за эту историю и начала собственное расследование, была просто ошеломительной.
Что же делать, что же делать, – мучительно думает Арчи, – чтобы предотвратить неотвратимое? Стоп, – говорит он себе. – Это все из-за очевидной неприязни Кенворда и не более того. Нельзя позволить газетной сенсации выбить его из колеи.
Несмотря на все усилия, им начинает овладевать особая, знакомая боль. Словно ловкие щупальца осьминога, она проникает в виски, в лоб и достигает в итоге носовых пазух. Вместе с парализующей, всепоглощающей болью приходит прошлое. Негромкие голоса Розалинды и Шарлотты, болтовня полицейских на кухне – все это вдруг исчезает, уступая место реву авиационного мотора. Вместо тяжелых шелковых гардин и узорчатых обоев столовой он видит небесный простор и облака сквозь мешающие обзору летные очки. Туканье пулемета не стихает, затем он слышит звук тяжелого удара, и это вырывает его из живых, словно наяву, воспоминаний. Подняв взгляд, он видит теперь не кромку стекол авиаторских очков, а Лилли со свежезаваренным чаем. И возвращается в настоящее, хотя боль никуда не ушла.
Дрожащей рукой он тянется за сигаретой и складывает газету так, чтобы не видеть направленный на него снизу вверх взгляд жены. Он принимается за чтение статьи о сорок третьей встрече Лиги наций, которая должна открыться сегодня в Женеве, – все что угодно, лишь бы отвлечься от этих мук. Он пытается сосредоточиться на главной теме встречи – на просьбе Германии распустить военную комиссию, пережиток Великой войны, – когда в глубине дома начинает звонить телефон. Он не обращает внимания – начиная с субботнего утра, телефон почти не умолкает, и к тому же Арчи знает, что если нужен именно он, то Шарлотта его позовет. Не проходит и минуты, как – да, нужен именно он. Это мать.
– Арчи, ты видел сегодняшние заголовки? – спрашивает она вместо приветствия. За прошедший уик-энд он уже сто раз беседовал с матерью по поводу исчезновения и последовавших поисках. У нее – а она отнюдь не без ума от Агаты – имеются свои теории, но Арчи всякий раз отказывался их обсуждать.
– Да, мама, я читал утреннюю «Таймс».
У нее обескураживающая способность заставить его чувствовать себя десятилетним мальчиком. Одна ее особая интонация всякий раз отбрасывает Арчи назад, к тому первому дню в подготовительной школе Хилсайд в Годалминге, когда он, все детство проведший в Индии, очутился в странном английском мире. После смерти отца, юриста Индийской гражданской службы, мать вместе с Арчи и его братом Кэмпбеллом была вынуждена, ненадолго заглянув в родную Ирландию, вернуться в Англию и начать все сызнова. И он никогда не ощущал себя здесь как дома. До недавних пор.
– Я говорю не только о «Таймс». И «Газет», и «Телеграф», и «Пост». Я могла бы продолжать и продолжать, но не буду. В одних газетах – лишь короткие заметки, а в других – передовицы, но все они без исключения сообщают о пропаже твоей жены.
– Откуда ты знаешь?
– Увидев утром этот жуткий заголовок в нашей газете, которую мы выписываем, я отправила твоего отчима купить все остальные, и там везде, без исключения, вариации на тему этого заголовка про твою жену.
– Боже! – Арчи теперь понимает, что заместитель главного констебля Кенворд разослал репортерам не только фотографию. Он наверняка хотел добиться как можно более широкого внимания к теме и намекнул газетчикам, будто в этой истории проглядывают некие подозрительные моменты. И в центре всего – он, Арчи. Именно из-за этого чертового мерзавца об исчезновении жены трубят все газеты.
– Это ужасно, Арчи. Теперь твоя личная жизнь – у всех на виду. – Она делает паузу и шепотом продолжает: – Кто знает, что может всплыть?
– Да, мама, я понимаю это лучше, чем кто-либо другой, – произносит Арчи, отчаянно желая, чтобы сегодняшней прессой все и закончилось, но отдавая себе отчет: это лишь начало. Он не может позволить этим бульварным газетенкам еще глубже засунуть свой нос в их с Агатой личную жизнь, ведь газетчики, чего доброго, разнюхают про его отношения с Нэнси. Этого нельзя допустить.
Вернув трубку на место, он пересекает переднюю, где обнаруживает Шарлотту с Розалиндой. Они направлялись к выходу, пока он говорил по телефону, и торопились, чтобы Розалинда не опоздала в школу. Тогда почему же они вернулись? У него голова слишком занята, чтобы думать еще о школьных делах дочери. Это всегда было епархией Шарлотты и, в меньшей степени, жены.
Он делает попытку побыстрее проскользнуть, чтобы не столкнуться с ними лицом к лицу, но безуспешно.
