– Мне жаль это слышать, – произносит он.
Розалинда тянет Шарлотту за руку, и та смотрит на его дочь с облегчением. Ей не терпится уйти отсюда, он это видит, да и ее сестрице тоже, судя по постному лицу. Как он раскаивается, что пригласил Мэри в Стайлз! Но сейчас не время об этом думать, сейчас нужно обсудить кое-что с Шарлоттой.
– Шарлотта, можно тебя на пару слов? – спрашивает он.
– Конечно, сэр, – отвечает она, тревожно морща лоб. Потом наказывает сестре отвести Розалинду наверх в детскую и поворачивается к нему. – Чем могу помочь, сэр?
– Давай поговорим в кабинете, – произносит он и ведет ее за собой по коридору.
По пути в кабинет они молчат. Лишь войдя и закрыв за ними дверь, он начинает говорить:
– Насколько мне известно, ты рассказала о письме, которое оставила мне миссис Кристи.
Лицо обычно стоической Шарлотты становится мертвенно-бледным, она словно вот-вот разрыдается.
– Простите меня, сэр. Знаю, вы не хотели, чтобы я сообщала им о письме, но они спросили о нем напрямую, а лгать полиции противозаконно.
– Я понимаю, Шарлотта. Мне не хотелось бы, чтобы ты думала, будто я на тебя злюсь. Я завел с тобой этот разговор по единственной причине – мне любопытно, о чем они тебя спрашивали.
– Я ничего больше не рассказывала им, сэр. Только то, что вам оставили письмо, как и мне.
– Знаю. Но какие именно вопросы они тебе задавали?
Она делает глубокий вдох.
– Главный детектив-констебль Кенворд несколько раз спросил, не известно ли мне, что было в вашем письме. Суперинтендант Годдард почти все время молчал.
– Кенворд делал собственные предположения по поводу содержания письма?
– Нет, сэр.
– А тебя он об этом просил?
Бледное лицо сразу стало румяным, подсказывая, каким будет ответ.
– Да.
– И что ты ответила?
– Я сказала, мол, если бы меня спросили – хотя я догадок не люблю, – то я бы предположила, что в вашем письме, скорее всего, было примерно то же, что и в моем. А в моем речь большей частью шла об изменениях в планах на уик-энд: она просила отменить заказ в йоркширской гостинице и написала, что свяжется со мной, когда определится с новым местом. Я подумала, что в вашем письме – то же самое.
Отлично, думает про себя Арчи. Это поможет ему воссоздать Агатино письмо. Впрочем… Ведь он сказал полиции, будто письмо не имело никакого отношения к ее исчезновению, так что информация Шарлотты тут едва ли поможет.
– Он спрашивал, как мы ладили с миссис Кристи?
Раз уж Шарлотта проболталась о письме, хотя ей велели этого не делать, то не исключено, что она могла выдать что-нибудь еще. И именно для этого вопроса он пригласил ее в кабинет.
Покрасневшие щеки Шарлотты становятся совсем пунцовыми, и он начинает опасаться, что она с перепугу замкнется в себе. Ему нужно знать, что именно она рассказала Кенворду и Годдарду, и подготовиться к их вопросам о Нэнси, которые они наверняка зададут. Он подходит и кладет руку ей на плечо, пытаясь – как ему кажется – утешить, но, судя по тому, как она отпрянула, этот жест возымел обратный эффект.
– Я д-должна сказать, сэр.
– Конечно. И умоляю, не бойся задеть мои чувства.
Она снова делает глубокий вдох, ее дыхание дрожит.
– Я ответила, что мне стало известно о вашем с ней разладе, из-за которого вы еще с осени бо2льшую часть вечеров проводили вне Стайлза. И еще я рассказала, что самая серьезная ссора между вами произошла утром в день ее исчезновения. Но когда я позднее позвонила из Лондона (я отпросилась у нее туда съездить), у нее был абсолютно нормальный голос, и она даже сама предложила мне остаться и полюбоваться вечерним городом.
– Что-нибудь еще? – Он усилием воли заставляет себя говорить спокойно. Ему нужно знать, что ей известно, и что она успела разболтать.
Пару мгновений – которые кажутся вечностью – она колеблется.
– Только поделилась своими подозрениями, что причина вашего разлада – какое-то обстоятельство или какой-то человек.
Глава 37
Рукопись
5 августа 1926 г.
Эшфилд, Суррей, Англия
Столовую, где другой иллюминации не было, освещали семь ярких свечей, превращая традиционный белый ванильный крем на Розалиндином торте в оранжево-алый десерт. Мы с Мадж и Арчи встали полукругом возле нашей маленькой именинницы, пытаясь симулировать праздничное веселье. Мне оставалось лишь молиться, чтобы Розалинда не заметила мои мокрые щеки и покрасневшие глаза.
Арчи намеревался отбыть в Лондон – читай, к Нэнси – сразу после своего убийственного сообщения. Во время Великой войны это называлось прицельным бомбометанием – когда по конкретной цели наносят выверенный удар, и в моем случае его действие оказалось не менее губительным. Я упрашивала мужа остаться хотя бы на сегодня – ведь у его дочери день рождения, как-никак, – и он нехотя согласился. Нэнси была для него более сильным магнитом, чем даже нежные чувства к Розалинде, но, на наше счастье, приличия и долг пока оставались для него не совсем уж пустыми словами.
– «С днем рожденья, Розалинда!» – пели мы хором. Мой голос дрожал, вот-вот – и надломится, и Мадж крепко сжала мою руку. Я еще не рассказала ей о нашем разговоре за дверями библиотеки, но она чувствовала, что случилась какая-то катастрофа.
– Задуй свечи, дорогая! – веселым голосом напомнила Мадж Розалинде. Я ценила ее попытки поднять мрачное настроение, воцарившееся в нашей недружной компании, и создать атмосферу праздника.
Мне было невыносимо смотреть Арчи в глаза. Как он может хотеть уйти от меня? Я знала, что отношения у нас с некоторых пор далеки от идиллии, но желать разрушить нашу семью и наш очаг? Ведь жизнь в Стайлзе только-только успела наладиться, войти, так сказать, в свой ритм, и потом, ведь это ради него мы выбрали Саннингдейл. Ради его счастья.
Розалинда улыбнулась тете Комарихе, как она называла Мадж, и стала что есть сил задувать свечи, одну за другой. Пламя, поколыхавшись, гасло.
– Ну и что ты загадала? – дразнясь, спросила Мадж.
– Ты же знаешь, тетя Комариха, я не расскажу! – ответила Розалинда с улыбкой до ушей. Они с Мадж любили подтрунивать друг над дружкой, чего я никогда так и не достигла в общении с обычно хмурой дочерью. Размышляя о нашей с ней связи – или об отсутствии таковой, – я винила Арчи, который требовал всегда оставаться на первом плане моей жизни. Из-за этих его претензий я все годы была очень осторожна в отношениях с Розалиндой. И чем все обернулось?
– Просто расскажи, о чем были твои желания. Ты не обязана вдаваться в подробности, – предложила Мадж, заговорщически подмигнув.
– Ну ладно, – согласилась Розалинда, и тут улыбка на ее лице сникла. – Все мои семь желаний были про маму и папу.
