Снова увидев за Межой зёв пещеры, я вдруг загрустил. В груди защемило. Я вдруг вспомнил, кто я такой и откуда здесь взялся. Перед взором всплыло заплаканное лицо мамы, которая считает непутёвого сына погибшим. Я увидел грустный взгляд отца, держащего цветы у пустой могилки с моей фотографией, из последних сил старающегося быть сильным ради мамы. Лишь на секунду поставив себя на их место, представив их горе, я едва удержался, чтоб не завыть от тоски. Они так верили в меня. Так любили. Столько сил вложили, стараний, заботы, столько терпения и любви. Поддерживали меня в любой ситуации, а теперь…
Что им осталось? Пустая могила? Шаблонная отписка, мол… был герой, родину защищал? Защитил? От кого, зачем? Целый мир для них рухнул в тот день. Целая жизнь.
Как же мне тогда захотелось их снова обнять, прижаться покрепче, утешить… да хотя бы просто посидеть рядом. Я ведь вот он. Я ведь живой. Кто украл мою жизнь?
А сколько других отцов похоронили молодых сыновей? Сколько ещё матерей льют горькие слёзы? Сколько курсантов остались лежать на плацу? Сколько отнятых жизней и сломанных судеб? И ради чего? Чья нездоровая голова лелеет мысль о войне? Каким человеком нужно быть, чтобы отдавать такие приказы? Чьи больные амбиции стоят отнятых жизней? Разве есть в мире выгода, которую можно оправдать слезами и кровью?
Печаль понемногу сходила, сменялась необузданной яростью. Кулаки сжались до хруста, скулы напряглись, а глаза напряжённо выискивали силуэт Бориса в толпе. Только бы не нашли…
Вдруг я ощутил лёгкое прикосновение. Две нежные ладошки сошлись у меня на груди, копна пышных белых волос упала на плечи, а милая улыбка разогнала печали.
И будто гора с плеч свалилась. И стало мне вдруг не так горько. Для Тири мои тревоги были, что открытая книга. В этом мире я многое потерял, но нашёл я не меньше.
— Спасибо, — тихо шепнул я красотке на ушко.
— За что?
— За всё.
Она поняла. Просияв новой улыбкой, Тири чмокнула меня в щёку и обняла ещё крепче. Но на том романтика и закончилась. Нас бестактно прервали:
— Может, попробовать влезть на млис и перепрыгнуть? — невзначай протянул Калаш, будто не видя, что мне не до него.
— Хочешь грохнуться с такой высоты? Ну, вперёд, — хмыкнул капитан.
— Но что-то ведь делать нужно?
— Нужно, конечно, Кос — заряжай, — проговорил Борис.
Кос неторопливо расстегнул подсумок на поясе, достал реактивную гранату и до щелчка вставил её в гранатомёт, прицелился:
— Всем приготовиться. Выстрел, — громко выкрикнул Кос и нажал на спусковой крючок.
Над поляной раздался протяжный грохот. Лес тут же ожил, заголосил на разный манер. Вверху шумно запорхали птицы, в кустах зашуршали зверьки. Тёплый ветерок скользнул по лицу, принеся с собой запах гари и жжёного пороха. Неподвижная Межа ожила, от места взрыва разошлись круговые волны, сотканные из золотистых волокон неведомой энергии, будто от камня, брошенного в тихую заводь.
Если поселенцы успели привыкнуть к нашим причудам, то пополнение выглядело неважно. Старг и несколько десятков его сослуживцев сгрудились на краю поляны, вжали головы в плечи и безумно таращились на раскачанного колдуна и его артефакт. Взрыв испугал стражников не на шутку.
— Похоже, что те кувалды, которые вы притащили, можно выбросить, — хмыкнул Шева, поворачиваясь к поселенцам.
— Жаль, — тяжело вздохнул капитан. — Придётся делать подкоп, начинайте, — кивнул он Старгу и его людям. Те сразу принялись за работу.
— Андрей, а… можно спросить? — нерешительно прошептала мне на ухо Тири, будто смущаясь чем-то очень страшным.
— Ну, да, конечно, — улыбнулся я девице. — Что случилось?
— Я давно хотела узнать, что означает украшение на твоей шее?
— Это? — достал я из-под рубашки золотую цепочку с распятием.
— Да.
— Ну… это что-то вроде оберега.
— Амулет такой?
— Ну да, можно и так сказать. Видишь гравировку? Это изображение Иисуса Христа — сына нашего Бога.
— А почему он распят на кресте?
— Долгая история. Если в двух словах — так он страдал за грехи всего человечества. Его муки стали поворотным моментом для зарождения христианства.
В смущённых глазах я сразу увидел, что Тири ничего не поняла, да и вообще — разбираться в земном христианстве ей было не очень-то интересно.
— Что-то раньше ты не увлекалась нашей религией, — лукаво протянул я, заглядывая Тири в глаза.
— А?.. как ваш Бог?.. покарает людей, что прикасались к таким амулетам без спроса?
— О, Господи! — вскрикнул я, хватаясь за голову. — Ты что?.. Ты держала в руках чужой крестик? И ничего мне не сказала?
— Я… я… — опешила Тири. — Да, — выдохнула она и потупилась в землю. Голос её слегка дрогнул, а глаза заблестели.
— Но что же нам теперь делать?
— Я не знаю, — ещё тише ответила Тири.
— Да ладно тебе, всё в порядке, — как ни в чём не бывало, улыбнулся я. — Это ерунда, не бери в голову.
— Что?.. — встрепенулась вдруг Тири. — Что ты сейчас сказал? — строго уставилась она на меня, да так, что смутился теперь уже я. — Ерунда? А чего ты тогда так испугался?
— Да… я это… пошутил просто.
— Пошутил?.. — сложила она руки на поясе. — Ах, пошутил!.. да я чуть в обморок со страху не грохнулась, а ты пошутил? Тебе весело? Ух!.. — Взвизгнула Тири, взмахнула руками, резко развернулась и уже хотела уйти, но я успел схватить её за руку:
— Постой, я… прости, ладно? Я не думал, что ты так испугаешься. Вот, это тебе.
Чтобы загладить вину, я снял цепочку и попробовал надеть её Тири на шею. Не вышло. Красотка отскочила на шаг и взволнованно зачастила:
— Ты что?.. это ведь твой амулет. Как ваш Бог отнесётся к такому?.. а что скажет Керит?
— Да ничего твой Керит не скажет. Я торрек, или кто? Это ерунда. Пусть распятие напоминает тебе обо мне.
— Я не могу принять такой подарок, — отнекивалась Тири. — Да он стоит целое состояние, а я простая крестьянка… я не достойна таких украшений…
— Ты возлюбленная торрека, — ворчливо протянул я, всё-таки одевая распятие ей на шею. — Ни одна королева на всём белом свете тебе неровня. Чтобы я больше никогда такого не слышал.
От таких слов Тири застыла, не отрывая от меня потрясённого взгляда. Её милая улыбка сгладила неловкость момента. Потом она резко подскочила на носочки, поцеловала меня в щёку и уже хотела сбежать, но не тут-то было. Я снова успел поймать её руку:
— Ну-ка, признавайся, где это ты видела другой такой крестик? Ещё и в руках его подержать умудрилась?
— Ой… я же совсем забыла.
