— Где мама? — Яне осторожно высвободилась из его объятий.
Мальчик показал на кухонную скамью, опустив лицо. Там лежали треугольные ломтики хлеба — не меньше сотни. Аккуратно вырезанные и в меру поджаренные.
— Мамины бутерброды. — Яне кивнула. — А где мама?
Теперь ей стало по-настоящему страшно. Твердый ком в желудке сорвался в бездонную черную дыру.
— Вон, на скамье, — сказал мальчик. — Помнишь? «Мы то, что мы делаем постоянно», — так говорила мама. Я делал это все время. И старался быть точным. Поэтому мама там.
У Яне вверх по затылку будто поползли мерзкие насекомые. Она вскочила и, попятившись от брата, который все еще глядел в пол, закричала в прихожую:
— Мама?
Тишина.
Яне побежала вверх по лестнице, заглянула во все спальни. Мамы нигде не было.
Она снова спустилась к входной двери. Брат плакал на кухонной скамье. Яне надо бы присесть рядом, утешить его, сказать, что все хорошо, но времени оставалось совсем мало. Да и хорошего ничего не было.
Она должна все выяснить.
На дворе успело стемнеть. Электрическое освещение было только на крыльце и возле хлева. В свете звезд, которые уже начинали проступать на небе, лужайка перед домом выглядела призрачной и безлюдной. Примыкающий к ее дальнему краю лес был и вовсе запретной территорией, куда Яне не могла решиться ступить до наступления утра.
— Мама!
Конечно же, она у Аллана. Мама так любит бывать у него, что напрочь забыла о приезде дочери. Только вот почему брат ничего об этом не говорит? И зачем он отключил телефон?
Что здесь происходит, в конце концов?
В худшем случае у мамы паническая атака, и тогда она лежит где-нибудь там, в темноте, не находя в себе силы самостоятельно добраться до дома. Маме нужна помощь. Понятно, что брат напуган, если у мамы паническая атака. Он в шоке, и это объясняет его поведение. Он ведь еще совсем маленький…
Яне побежала к хлеву. Остановилась под лампой у входа перевести дух и почувствовала запах — сладковатый, удушающий. Такой стоял здесь прошлым летом, когда брат забыл в хлеву бутерброды и те медленно протухали на жаре. Но на этот раз запах был более сильным. И более удушающим.
Яне открыла дверь, зажимая рукой нос и рот. Но запах — мочи, пота и смерти — ударил в глаза, и они заслезились. Фонарь освещал лишь небольшой участок у входа, остальное лежало в темноте. Яне заморгала, прогоняя слезы, и увидела, что темнота движется. И поет. То, что она приняла за темноту, оказалось огромным скоплением мух. Тысячи и тысячи сверкающих черных и зеленоватых мух возбужденно жужжали, кружили и ползали друг по другу.
Кислый желудочный сок заполнил рот. Яне бросилась обратно в дверь, успев различить краем глаза контуры предмета, который облепили мухи.
Это был ящик — голубой, с висячим замком и нарисованными звездами.
* * *
Град ударил по брезенту над их головами. Это Мина предложила встретиться в «Таке»
[45] — ресторане под открытым небом на крыше «Галеры». На такой высоте и дышится легче. Может, потому, что вся содержащаяся в городском воздухе грязь остается внизу. Но только они успели получить по порции лапши в картонной коробке, как разразился град. Оставалось вместе с другими посетителями укрыться под брезентовым навесом, защищающим кухонные помещения и бар.
Крупные белые зерна обрушились на город с такой яростью, будто долго дожидались своего часа. Мина дрожала, глядя на свои голые руки, ставшие узловатыми от холода. Она знала, что Винсент не предложит ей пиджак. Только не теперь, когда отношения между ними натянулись подобно вот-вот готовой разорваться струне. Она ведь не встала на его сторону во время последнего совещания следственной группы, поскольку все еще не оправилась от шока.
— И все-таки я должна это знать, Винсент.
Менталист, восхищенно любовавшийся летним градом, перевел взгляд на нее.
— Обещаю, что спрашиваю об этом в первый и последний раз, но будь со мной честен. Ты причастен к этому? Просто скажи, да или нет.
Мина увидела, как ранили Винсента эти слова. Как сразу поникли плечи и пропал блеск в глазах. Но она не могла не спросить — раз и навсегда. Винсент отвернулся и долго молчал, а потом шагнул вперед, под градины. Прочь от нее.
— Если б это было так, — ответил он, — как считаешь, согласился бы я на твое предложение принять участие в расследовании? Или думаешь, одного твоего появления в Евле оказалось достаточно, чтобы я переметнулся на другую сторону? Ясное дело, я тут ни при чем.
Градины застревали в его светлых волосах, сыпались на плечи и за воротник и таяли, стекая по спине холодными ручейками.
— Прости, — смутилась Мина. — Я должна была спросить.
Винсент повернулся и посмотрел ей в глаза:
— Должна, правда? Я‐то надеялся, что мы достаточно узнали друг друга, чтобы…
Мина кивнула в знак того, что слушает, но менталист замолчал.
Тогда она тоже вышла на град и встала рядом с ним. Немного холодной воды — это ведь не смертельно. Вместе они смотрели на мокрые крыши. Не успев сообразить, что делает, Мина взяла руку Винсента, так что их пальцы сплелись, и замерла в ожидании его реакции. Но менталист не отстранился, а лишь крепче сжал ее ладонь.
— Ты думал, мы лучше знаем друг друга, — повторила она его фразу.
Винсент кивнул, потом прищурился на град и вздрогнул.
— Боже мой, — сказал он. — Мне показалось, что там, в толпе, Анна…
Она обернулась, но лица сгрудившихся под брезентом людей были плохо различимы за стеной града.
— Это не она. — Мина тряхнула головой. — У тебя галлюцинации, поздравляю.
Град прекратился так же внезапно, как и начался. Люди начали осторожно выходить из-под брезента. Винсент с Миной разжали руки.
— И теперь, — сказала она, глядя на коробку с намокшей лапшой в другой руке, — ты хочешь переметнуться обратно?
Винсент отыскал глазами мусорную корзину, чтобы выбросить то, что осталось от их обеда, выудил из кармана пузырек со спиртом и протянул Мине.
— Я переметнусь туда, куда ты скажешь, — ответил он. — Я думал, ты уже знаешь об этом.
* * *
— Согласно версии Винсента, у нас есть дата следующего убийства. И поскольку первые три были совершены в Стокгольме, можно ожидать, что и четвертое не станет исключением.
Рубен скептически посмотрел на Юлию, лишь только та замолчала.
— Винсент, да, — начал он. — Сколько раз мне еще повторить вам, что его нужно задержать? Посадить за решетку как главного подозреваемого, ведь до двадцать второго осталась какая-нибудь пара недель. Может, у него есть сообщники, о которых мы не знаем, вы его об этом спрашивали? Вы даже не поинтересовались, знаком ли он с Раском. В результате мы всё еще там, откуда начинали. Это ведь все равно что искать иголку в стоге сена. Он — единственный, кто у нас есть, и его даже не допросили как следует… Или я один вижу, что происходит? Какие еще доказательства вам нужны?
