Вода щекочет губы, и Винсент закрывает рот, прижимаясь ими к стеклу. Воздух толчками выходит через нос. Если он вообще еще остался в баке. Винсент стучит в крышку над головой — «выпусти нас, пожалуйста, выпусти…» Но крышка не реагирует.
Стук кулака по стеклу эхом отдается в пространстве комнаты, но в остальном все тихо. Висент уже не в силах с собой справиться. Когда вода достигает верхней губы, он в панике колотит по стенкам и крышке.
Между тем поддаваться панике — последнее дело, потому что тогда все будет потеряно окончательно.
Паника…
Здесь есть из-за чего запаниковать.
Вода подходит к ноздрям, и Винсент бросается вперед, навстречу тому, что считает своим последним вдохом. Теперь времени остается ровно столько, сколько еще смогут продержаться легкие. Кто-то дергает его за брючину. Винсент опускает глаза. Мина показывает на трубку, но он качает головой — нет времени. В теле что-то взрывается. Ему следовало побольше практиковать задержку дыхания. Теперь главное — не открывать рот. В воде видимость резко ухудшается, и он постоянно моргает. Если сдастся сейчас, все точно будет кончено. Тело уже горит, мозг тоже…
Умберто, что он говорил об этом? Что-то о мерцании перед глазами и о рычаге. Все звуки исчезают, когда вода заливает уши. Рычаг, которого нет, — панический рычаг. Он окружен водой, стеклянными стенками изолирован от пустой комнаты, от воздуха, жизни. Рычага нет, потому что Томас Престо любил жизнь на грани. Винсент прижимает ладони к стеклу. Спасение — это по ту сторону, по эту смерть. Но Томас Престо, которого знал Винсент, не был склонен играть со смертью, совсем напротив. Доверить свою жизнь слепому случаю совсем не в его духе…
Мозг отключается, погружая сознание в первобытный хаос. Винсент бьет по воде, но движения вялые, в них нет силы. Он разжимает челюсти, и легкие механически втягивают воду. Французский коллекционер, о котором говорил Умберто, ошибался. С Томасом Престо определенно случилась бы паническая атака.
Но только не снаружи. Это произошло бы… по эту сторону стекла.
Идеальный баланс между двумя телами взрывается миллионами осколков, как только одно небесное тело слетает с орбиты.
* * *
Времени остается совсем немного. Секундное головокружение — и они начнут засыпать. Тело, за которое цепляется Яне, судорожно дергается. Она передумала, она хочет жить, потому что ожидала совсем другого.
Яне отпускает Кеннета и пытается всплыть наверх, предоставив ему погружаться на дно. Она осознает, что находится слишком глубоко и что ее ноги не действуют, поэтому работать остается только руками. Но это займет слишком много времени, не говоря о том, что, потеряв ориентацию в темноте, она вполне может взять неверный курс.
После трех гребков ее легкие взрываются.
Так не должно было быть.
Все должно было быть именно так.
Квибилле, 1982 год
Она больше не помнит, кто она. Боль — вот все, что она помнит. Беззвучные крики тела. Духоту. Жажду. Она сосет свои окровавленные пальцы, чтобы извлечь хоть немного влаги. Ногти она давно стесала о дерево, которое держит ее в плену.
Когда это было? Давно, очень давно…
Она проклинает этот мир, а потом просит прощения:
— Винсент, Яне, пусть все идет как идет. У меня не осталось сил звать на помощь. Вы лучше справитесь без меня, я знаю. Я всегда это знала.
Она не понимает, произносит ли эти слова вслух.
В любом случае они — ее последние.
Квибилле, 1982 год
— Это ты сделал ящик?
Незнакомая женщина с блокнотом и ручкой говорит быстро, почти захлебываясь. Мальчик не отвечает. Ее вопрос звучит так, будто она и без того все знает. Между тем он видит ее впервые. Мальчик смотрит на руки женщины. Карандаш — линия, одно измерение. Прямоугольный блокнот — плоскость, два измерения. Его ящик — куб, то есть трехмерное тело. Четвертое измерение — время. Но мальчик, похоже, вышел за его пределы, он простоял во дворе целую вечность. Или одно мгновение.
Его кто-то о чем-то спрашивает. Или не спрашивает.
Полицейский, тот самый, который однажды помог маме, когда у нее сломалась машина, берет женщину за руку и отводит в сторону.
— Оставьте мальчика в покое, — говорит он. — Его здесь давно не должно быть, но дама из социальной службы опаздывает.
Вход в хлев преграждает полосатая полицейская лента, а украшенный звездами ящик выставлен во дворе. Хорошо, что мальчик приделал к нему колеса, иначе им было бы тяжело его нести. Но мальчик не понимает, как ему теперь попасть в мастерскую, где еще хранится столько секретов. А теперь полицейские станут там рыться, и это очень, очень обидно.
— Я из «Халландпостен», — объявляет женщина, стряхивая руку полицейского. — Общественность имеет право знать…
Мальчик смотрит на свою тень на гравии, которая вытягивается все сильнее. И сам он всего лишь тень. Самое ее сердце, куда никогда не проникает свет. Он одномерен, поэтому невидим со стороны.
Женщина с блокнотом наклоняется к нему.
— И каково это, больше не иметь мамы? — спрашивает она и прикладывает ручку к блокноту.
Мальчик повернулся к ней боком и не понимает, как она может его видеть. И что она имеет в виду, когда говорит, что мамы больше нет? Мама здесь, на кухне.
Мама в том, как он чистит зубы. «Мы то, что мы делаем постоянно» — так она говорила. И мальчик может быть с мамой, когда захочет.
— Довольно, — сердито обрывает полицейский женщину. — Или вы немедленно покинете место происшествия, или я буду вынужден вас удалить, чтобы полиция без помех могла продолжать работу.
Женщина быстро вытаскивает фотоаппарат и щелкает, прежде чем полицейский успевает отреагировать. Вспышка ослепляет мальчика.
— Ты забыл улыбнуться, — говорит женщина. — Впрочем, и так сойдет. Серьезные дети хорошо получаются на снимках. А твоей сестры нигде тут поблизости нет? Может, она не такая молчунья?
Женщина встает и быстро уходит. Полицейский кладет руки на плечи мальчику, заслоняя солнце.
— Это был несчастный случай, — говорит он. — Никто тебя не винит, все образуется. Ты и твоя сестра будете жить в новых семьях. Но ты должен знать — в том, что случилось, твоей вины нет.
— Мы будем жить вместе, я и Яне? — обеспокоенно спрашивает мальчик.
— Этого я тебе обещать не могу. Все зависит от того, найдется ли кто-нибудь, кто захочет взять вас обоих. Может, что и нет. Но вы точно будете жить неподалеку друг от друга и сможете встречаться, когда захотите. Понимаю, что сейчас это звучит странно, но вы освоитесь. Вы же умные дети. И вы — семья. Главное, что вы есть друг у друга. Все образуется.
* * *
