Покалывания распространяются по всему телу, и Тува бьет в деревянную стенку с новой силой. Насколько это возможно в такой тесноте.
— Чего ты хочешь? — Глаза застилают слезы. — Выпусти меня, пожалуйста, давай поговорим. Мне нужно забрать Линуса.
Тува косится на свои руки. Стекло на часах разбито, и стрелки показывают почти три часа. Матти, наверное, уже звонил. Ищет и не может понять, куда она запропастилась. Он скоро объявится здесь и найдет ее в этом ящике… или… Тува ведь приезжала за Линусом и позже, поэтому Матти может ничего не заподозрить.
Никто не ищет и не знает, что ее похитили.
Похитили — это слово быстро заполняет собой ее мысли, так что становится трудно дышать. Металлический звук сразу за деревянной стенкой заставляет Туву вздрогнуть.
— Эй! — зовет она.
В нижней прорези слева появляется что-то блестящее. Это похоже на лезвие меча, и оно медленно входит в ящик. Тува пытается отодвинуть бедро от стенки, но здесь слишком тесно. Острие касается бедра и давит на кожу. Это довольно больно, хотя на ощупь оно и не такое острое, каким выглядит.
— Эй, что ты делаешь? — кричит Тува. — Прекрати!
Острие продолжает давить, а потом протыкает кожу, и на ней проступает капелька крови. Это пробное движение. Тува снова кричит, не разбирая собственных слов. А потом давление внезапно ослабевает, и лезвие отступает на несколько сантиметров.
Такой звук, будто заводится мотор. Лезвие начинает вибрировать, снова продвигается вперед и на этот раз не останавливается, коснувшись ее ноги. У Тувы темнеет в глазах, когда оно вонзается ей в бедро. Потом лезвие входит в мышечную ткань — и крик заглушает шум мотора.
В глазах сплошной взрыв цветных пятен. Нервные окончания горят. Мир вокруг исчезает, остается только боль.
Лезвие снова подходит к бедру, и его вибрации передаются позвоночнику, а потом и всему телу. Туву тошнит — на бедро и окровавленное лезвие, которое скользит по кости, разрывая толщу мыщц, и выходит с другой стороны. Кровь пульсирует, проталкиваясь фонтанчиками из новых отверстий. Стекает, обволакивая кость, и собирается в лужу внизу. Но оно не останавливается. Лезвие медленно продвигается к другой ноге.
Тува все еще не может двигаться.
— Прекрати, прошу тебя, — всхлипывает она. — Мне нужно забрать Линуса из детского сада. Я опоздала. Он совсем один.
Когда лезвие достигает другой ноги, Туве кажется, что она готова к боли. Но к этому нельзя быть готовой, и она хрипит и хочет сойти с ума, впасть в беспамятство — только бы ничего этого не чувствовать. Это продолжается несколько секунд — целую вечность. Тува больше ничего не видит. Искромсав обе ее ноги, лезвие исчезает в отверстии в противоположной стене. Вибрации прекращаются, но гул мотора остается.
Что-то колет сзади в плечо, и та часть Тувы, которая была ее сознанием, умирает. В мозгу что-то взрывается, Тува ощущает это почти физически. Потому что, конечно же, отверстия есть и у нее за спиной. Тува пытается нагнуться, увернуться от лезвия, но при малейшем движении боль в бедрах вспыхивает с новой силой. Тува больше не здесь. Она в роддоме… или в кафе, где чудом получила работу. Флиртует с Даниэлем, смотрит в глаза Мартину, который признается ей в любви. Она слышит, как рвутся на спине мышцы и хрящи, и думает о том, что Линус называет Матти папой.
Опустив глаза, Тува видит, как натягивается кожа под ключицей, прежде чем лезвие выйдет со стороны груди. Это похоже на трюк. Как будто Тува — ассистентка иллюзиониста, и зал вот-вот разразится аплодисментами. Она не раз видела такое по телевизору.
Кровь заливает грудь, пропитывая майку, и лезвие исчезает в отверстии в противоположной стенке ящика. Пространство заполняет собой металлический запах.
Голубые глаза Линуса — мама, где ты?
Когда Тува пытается ответить, из горла вырывается что-то похожее на писк.
— Я опоздала, милый… опоздала…
За стенкой что-то шевелится. В одном из отверстий темнеет, а потом появляется третье лезвие и останавливается сантиметрах в двадцати от ее головы.
— Только не это… — шепчет Тува.
Лезвие движется медленно, но расстояние слишком мало. Тува видит, как блестит острие, которое приближается к глазам, мешая сфокусироваться.
Линус, прости. Мама любит тебя.
Она вздрагивает, когда лезвие касается внутреннего угла правого глаза. Что-то стекает по щеке, и Тува понимает, что правого глаза больше нет. Но это неважно. Главное, ей больше не больно.
Почему здесь так пахнет паленым?
Это последняя мысль Тувы.
А потом лезвие входит в мозг.
Март
Винсент изо всей силы хлопнул ладонью по столу. Публика затаила дыхание. Он наморщил лоб, выдержал паузу и повернулся к залу. Рука снова поднялась и опустилась, с хрустом сминая бумажный конверт, который Винсент с нервным смешком смахнул на пол.
— Номер пять, — объявил Винсент. — И здесь его тоже нет.
Луч прожектора вырывал из погруженной в темноту сцены стол, за которым сидел Винсент, и стоящую перед ним женщину. Контраст света и тени подчеркивал драматичность момента. В зале стало тихо.
Шоу вступило в последний этап, на котором не предполагалось даже музыки. Тишина нагнетала нервозность. С самого начала на столе лежали пять пронумерованных конвертов, два из которых, смятые, уже валялись на полу.
— Еще три. — Винсент поднял глаза на женщину. — Не смотрите на них, Мадалена, иначе я буду следовать движениям ваших глаз. Лучше подумайте о том, под каким из них может быть гвоздь. Вы ведь одна это знаете. Публика не видела, куда вы его спрятали, я тем более. Три конверта, Мадалена, три. Вспомните, каким острым был этот гвоздь, когда вы трогали его пальцем. Вспомните — не более того.
Женщина вспотела. В луче прожектора жарко, а она нервничает не меньше, чем зрители. Если не больше. Винсент вглядывается в ее лицо.
— Вы не отреагировали на слово «три», хотя я повторил его трижды. Так что, думаю, он не там.
Винсент хлопнул по конверту под номером «три» прежде, чем публика успела понять, в чем дело. Несколько человек вскрикнули, не выдержав напряжения.
Оставалось еще два, и шансы Винсента причинить себе боль возросли до пятидесяти на пятьдесят. Он все еще не знал, зачем продолжает выступать с этим номером. Все, кто это делал, рано или поздно плохо заканчивали. Это было неизбежно, если повторять номер много раз. Но публика не видела, что Винсент взволнован по-настоящему. Иллюзия полного контроля — важная часть трюка.
— Остались номера два и четыре. — Винсент посмотрел на женщину. — Представьте себе этот гвоздь… все двадцать сантиметров.
Женщина прикрыла глаза и кивнула.
— Вспомните, как он блестит, если поставить его вертикально. И он под одним из этих конвертов. Под тем, по которому я не должен ударить.
