— Это наши внучка и правнук, — пояснил Гуннар. — Пару недель тому назад она собиралась на морскую прогулку, да вот так и не вернулась. А на днях мы узнали, что даже и не отправлялась. Исчезла около месяца тому назад. Линус, ее сын, все это время жил у нас. Он скучает по маме.
— У вас есть основания подозревать, что она могла исчезнуть по собственной воле? — спросила женщина.
Теперь, когда у нее между бровей залегла глубокая морщинка, сомнения Гуннара развеялись окончательно. Слава богу, она воспринимала их всерьез.
— Наверное, нам стоило бы поговорить с кем-нибудь из полицейских, — робко предложила Мэрта и покачнулась.
Гуннар инстинктивно подхватил жену под руку. Давление плюс стресс — не самая подходящая компания для игр.
Следующие несколько минут супруги ждали, а женщина разглядывала фотографию. Наконец она кивнула.
— Вам непременно нужно поговорить с кем-нибудь из полицейских. Сейчас я им позвоню. Как зовут вашу внучку?
— Тува, — ответил Гунар. — Ее зовут Тува.
* * *
По крайней мере, выглядел он не слишком брутально. Винсент остался доволен. Для его шоу очень важно, чтобы публика могла расслабиться. Даже более того, ему нужна вменяемая публика. Уверенная в себе, с чувством юмора. И гора мускулов со сложенными на груди руками на краю сцены меньше всего этому способствует. Хотя Умберто вряд ли имел возможность выбирать.
Винсент поздоровался с охранником, которого звали Ула.
— Она объявляется, когда я ухожу со сцены, — объяснил он. — Сам не понимаю, как это у нее получается, но она оказывается на сцене, уже когда опускают занавес. И потом проникает ко мне за кулисы.
— И чего она хочет? — спросил Ула.
Винсент пожал плечами, поднялся на сцену и занялся проверкой реквизита для сегодняшнего шоу.
— Я никогда с ней не разговаривал, — ответил он. — Работникам сцены ни разу не удавалось ее остановить. Они не заметили в ней никакой угрозы, но это ведь ничего не значит. Эта женщина ведет себя на редкость целеустремленно. На прошлой неделе я выступал в театре, где был установлен железный занавес, и ей все равно удалось пробраться. Больше всего я опасаюсь, что она испортит что-нибудь из реквизита. Или, чего доброго, пострадает сама.
Ула поднял бровь. Винсент поправил стопку кубиков Рубика и карточную колоду с изображениями знаменитых людей.
— Да, в этом чувствуется что-то нездоровое, — заметил охранник.
— Именно поэтому вы здесь.
— И все-таки я не совсем понимаю. — Ула сложил руки на груди. — Нет, я с удовольствием буду стоять за сценой всю оставшуюся часть турне и следить за тем, чтобы никто посторонний не проник за кулисы как во время, так и после шоу. В конце концов, это моя работа. Но если она так хочет с вами встретиться, почему бы ей не пройти к служебному входу и не подождать вас там? Рано или поздно вы объявитесь…
Винсенту не нравилась эта привычка складывать руки на груди. Во‐первых, эта поза с головой выдавала в Уле охранника. Но, кроме того, есть результаты исследований, и они недвусмысленно подтверждают, что люди со скрещенными на груди руками хуже воспринимают информацию. Человек автоматически замыкается на себе и закрывается от внешнего мира. Неужели Ула этого не понимает?
— Будьте добры, возьмите это в руку. — Винсент протянул охраннику колоду карт. Это был единственный способ заставить Улу сменить позу. — Вот и у меня возник такой же вопрос, — продолжал он. — Почему бы ей не подождать меня на выходе? Единственный ответ, который приходит мне в голову, состоит в том, что ее поведение по большей части нерационально. Хотя одна и та же схема повторяется из раза в раз. Она смотрит одно и то же шоу — сегодня, наверное, будет десятый раз. И после выступления испытывает импульс подняться на сцену, которому в точности следует. Она не планировала вести себя так с самого начала, но теперь просто не может остановиться. Каждый раз ей приходит в голову безумная мысль, что, возможно, именно на этот раз все получится.
Винсент серьезно посмотрел на Улу.
— Само определение безумия основывается на том, что человек совершает те же самые действия, ожидая от них другого результата. И сам я не могу объяснить это ни чем иным, кроме как… проблемами с психикой. И потом, на днях я получил вот это…
Винсент достал из кармана сложенные листки бумаги.
— Письмо? — удивился Ула. — Не знал, что люди до сих пор пишут такие.
— Сейчас этим занимаются разве старики, — объяснил Винсент, — но здесь другой случай…
Он развернул первый листок до середины и протянул Уле. Эмоциональность содержания плохо вязалась с аккуратным, почти каллиграфическим почерком.
«Я видела тебя в утренних новостях, — прочитал Ула. — Ты был там с Йенни и Стеффо и, как всегда, посылал мне отчетливые сигналы. Почему я не замечала их раньше? Ты прав, я и ты — мы созданы друг для друга…»
— О‐о‐о… — протянул охранник и покачал головой.
— До сих пор это не более чем сбитая с толку женщина, которая проецирует свои потребности на то, что видит по телевизору. Не такая уж редкость в наше время, когда люди принимают героев телешоу, даже вымышленных персонажей фильмов за своих настоящих друзей. С тех пор как в моду вошли бесконечные сериалы, которые зрители глотают сезон за сезоном, такое случается сплошь и рядом. Наш мозг просто не создан для того, чтобы отличать художественную реальность от жизни. А в случае эмоциональной подавленности такие односторонние отношения могут стать жизненно важными. Или же, как в случае автора этого письма, восприниматься как взаимные.
— То есть вы считаете, что это написала она?
— Честно говоря, не знаю. Если б дело ограничивалось только этим письмом, я не стал бы так беспокоиться. Но есть еще одно, и оно написано той же рукой. Одно письмо еще можно списать на временное помрачение рассудка, два — это уже план. Но вы еще не дочитали и это. Вот здесь то, после чего я стал плохо спать.
Винсент развернул оставшуюся часть письма. Ула выпучил глаза.
«…но после той передачи тебя больше не было в утренних новостях. Разлука так затянулась, что я могу объяснить это лишь твоим сознательным намерением. Ты нарочно повернулся ко мне спиной именно тогда, когда я поняла, что мы — одно. И терпеть этого я не стану…»
— Непонятно, что она имеет здесь в виду. — Ула ткнул пальцем в последнее предложение.
— Или насколько серьезно ее намерение, — подхватил Винсент. — Я, конечно, не бог весть какая звезда и действительно не представляю себе реальные масштабы опасности. Но я не хочу встречаться с этой женщиной. И еще меньше — оставлять ее один на один с реквизитом, когда меня нет на сцене.
Ула положил карты на место.
— Думаю, вы преувеличиваете опасность, — сказал он. — Иногда люди ведут себя очень странно. Я охранял «Саннекс»
[13], когда они играли на танцевальном вечере. Вот где были фанаты! Ваша сталкерша — просто голубь в сравнении с ними.
