Между тем у входа в Тредгордсхаллен уже собираются люди. Зал скоро откроется. Но он должен пересилить эту штуковину. Ведран дергает еще сильнее, и ящик с лязгом выскакивает вперед.
В нос ударяет резкий запах, и Ведран пятится, зажимая рукой нос. Он не сразу понимает, что лежит в ящике. Что-то вроде забитого животного. Свинья, судя по отсутствию шерсти. Один большой кусок и два поменьше. Ноги, похоже…
Но это всего лишь его предположения. Ведран работает с цветами и ничего не понимает в мясе. Ясно одно: это засохшая кровь, а не краска мешала ему открыть ящик. Потому что куски, как и внутренняя поверхность ящика, целиком покрыты липкой кровью. Она здесь повсюду — словно кто-то специально размазывал ее кисточкой. Кто мог сотворить такое с учетом того, что в Тредгордсхаллене не продают мяса, только рыбу и овощи?
Да еще и его цветы.
Ведрану нужно туда, они вот-вот откроют. Но он снова делает шаг по направлению к шкафу, все еще зажимая нос рукой.
Рядом с порубленной тушей в лужице засохшей крови лежит какой-то предмет. Ведран не сразу его заметил, а теперь видит, что кто-то оставил в ящике сломанные наручные часы. Ведран внимательнее вглядывается в куски мяса. Что-то здесь не так. У свиньи не может быть такой гладкой кожи. Тошнота уже подступает к горлу, но он должен знать наверняка. Вот когда пригодились бы перчатки… Делая над собой усилие, он дергает верхний ящик, и тот открывается все с тем же отвратительным лязгающим звуком.
Он должен выяснить…
В верхнем ящике крови почти столько же, если не больше, но Ведран ничего этого не видит. Глаза — вот что без остатка поглощает его внимание. Карие, человеческие, они глядят на него, как будто о чем-то спрашивают.
«Йорданка, помоги мне», — шепчет Вердан и отступает на шаг, чтобы не упасть. Тошнота ударяет в голову, лишая его возможности думать. Волосы мальчика слиплись от крови, которой залиты лицо и верхняя часть тела, до уровня сосков. Ровно столько, сколько могло уместиться в этом ящике, все остальное отрезано. Тут Ведран догадывается, что в среднем ящике лежит нижняя часть туловища и отрубленные конечности. А ведь есть еще нижний…
Его охватывает ужас.
Ведран пятится все быстрее, не в силах оторвать взгляд от выпученных карих глаз, а потом, когда сознание возвращается, бежит к Тредгордсхаллену, стремительно набирая скорость. И, еще не добежав до входа, начинает громко кричать.
* * *
Четыре коротких звонка — настолько агрессивных, что Винсент почти не сомневался, кто стоит за дверью. И это действительно оказалась Ульрика, его бывшая жена и сестра Марии. Как будто в жизни и без того недоставало проблем. Но поговорить действительно нужно.
— Входи. — Винсент сделал жест в сторону квартиры.
— Ты хотел со мной поговорить? — спросила Ульрика, снимая солнечные очки.
Сразу к делу, как и всегда. На формальности нет времени. Для Ульрики имел значение только результат. И, словно желая лишний раз это подчеркнуть, она была одета в розовую тренировочную майку и шорты, дополненные поясом с бутылочками для воды. У себя на работе, в адвокатском бюро, Ульрика носила строгий деловой костюм, а к нему явилась в одежде для фитнеса. Винсенту не нужно было смотреть ей на ноги, чтобы знать, что на них все та же пара «Филипп Плейн». И все это выглядело ново и дорого. Ульрика не менялась.
— Кофе? — предложил Винсент.
Она сняла резинку — и пышные, сильно осветленные волосы рассыпались по плечам.
— Ты же знаешь, что я не пью кофе.
— Просто хотел убедиться, что ничего не изменилось.
Ульрика проигнорировала эти слова и прошла на кухню. Только теперь Винсент увидел, что на ее поясе было заполнено пять кармашков из шести. Одной бутылки не хватало. Винсент почти не сомневался, что она нарочно ее вынула, чтобы вывести его из равновесия. Нечетное число — вот то, что всегда путало его мысли. Теперь воображение Винсента занимала только эта недостающая бутылка. Паранойя, конечно. Он и не думал это отрицать. В то же время Винсент не встречал никого, кто так бесстыдно манипулировал бы людьми, как Ульрика. И у кого это так хорошо получалось бы, особенно с ним.
— Где сестра? — спросила она, наливая себе воды из крана.
Винсент прошел на кухню следом за ней и подождал, пока она напьется.
— Марии нет дома, — ответил он. — Думаю, нам лучше поговорить наедине.
Ульрика поставила стакан в мойку и внимательно посмотрела на Винсента.
Ни он, ни она уже не помнили той ненависти и грязи, которая когда-то отравила их отношения. Самое опасное оружие притупляется со временем — во всяком случае, когда речь идет о промежутках в несколько десятков лет, как в их случае.
Проще всего было думать, что во всем виновата Ульрика, с ее непомерными требованиями идеальных детей, идеальных финансов, безупречной чистоты в доме, особенно когда ожидаются гости, и вечными придирками. Правда же состояла в том, что они оказались недостаточно хороши друг для друга. Винсент не был тем мужчиной, который нужен Ульрике, и наоборот.
Поэтому все так внезапно и кончилось, когда в игру вступила Мария. И все равно Винсент вышел негодяем. Никто не знал, в каком аду они с Ульрикой прожили последние годы. Кроме них самих, конечно.
— Речь пойдет о твоей дочери, — начал Винсент. — Нашей дочери. Она проявляет деструктивные наклонности и отказывается говорить со мной на эту тему. Я хочу отвести ее к психиатру. В детско-юношескую психиатрическую клинику, — пояснил он.
— Об этом не может быть и речи. — Ульрика фыркнула и скрестила на груди руки. — Хочешь заклеймить нашу дочь как социально неполноценную?
Винсент должен был ожидать такой реакции. В конечном счете у Ульрики все сводилось к тому, как выглядит фасад. То, что не предназначено к всеобщему обозрению, не имело никакого значения. И она была профи по части пускания пыли в глаза. Винсент давно задавался вопросом, можно ли считать это признаком психической патологии. В адвокатской фирме это качество было, пожалуй, кстати и хорошо помогало в продвижении по карьерной лестнице. Но оно явно мешало Ульрике быть хорошей матерью.
— Речь не о том, как это будет выглядеть, — поправил Винсент. — Речь о том, чтобы помочь ребенку. Ты и я, мы больше не справляемся, но ведь есть профессионалы…
— То есть в клинику, — повторила Ульрика, словно пробуя на язык это слово. — Ты что, действительно ничего не понимаешь? Об этом узнают все!
— Как это ужасно. — Винсент закачал головой и прислонился к столу. — Все узнают, что твоя дочь несовершенна. Тебя могут запросто выдворить из страны после этого.
Но Ульрику как будто беспокоило что-то еще, что никак не давало ей расслабиться и сесть наконец на стул. Она махнула рукой в ответ на последний комментарий Винсента. «Свежий маникюр», — подумал он. Французский. Ярко-красный. Или черный — любимый цвет Ульрики на ее собственных ногтях.
