Падение Промоны произвело сильное впечатление и на вождя далматов Тестима. Утратив всякую надежду на сколь-либо успешное сопротивление, он сам велел оставшимся под его началом войскам рассеяться и бежать, кто куда может. Это исключало преследование, ибо римляне не могли знать великое множество дорог и троп, по которым далматы, послушные воле своего вождя, стремительно разбежались.
Армия Октавиана после разгрома Тестима и захвата Промоны двинулась на город Синодий, находившийся на краю леса. Именно там, в глубоком и длинном ущелье далматы и истребили когорты Авла Габиния. Здесь же они поначалу пытались устроить засаду и наследнику божественного Юлия. Потому действия римских войск там отличались особой жестокостью. По словам Аппиана, Октавиан «сжёг Синодий и, послав войско в обход по вершинам гор, чтобы они двигались по обе стороны совместно с ним, сам шёл по ущелью, рубя лес, захватывая города и сжигая всё, что он брал по дороге»
[922]. Перепоручая, что в его положении было естественно, военное руководство толковым помощникам, Октавиан, отдадим ему должное, на поле боя вёл себя мужественно и не раз рисковал жизнью. Так, во время осады ещё одного далматинского города Сеговии он был ранен в колено камнем, пущенным, очевидно, из пращи. Рана оказалась серьёзной, и он был вынужден много дней лечиться. Оправившись, Октавиан вернулся в столицу, предоставив Титу Статилию Тавру завершить уже очевидно победоносную кампанию.
Первого января 33 г. до н. э. Гай Юлий Цезарь Октавиан вступил в должность консула, однако, в тот же день он передал исполнение этой высшей магистратуры консулу-суффекту Луцию Автронию Пету (суффект исполнял обязанности консула в случае досрочного сложения официальным консулом своих полномочий). После этого он немедленно устремился вновь в Далмацию, дабы лично завершить уже выигранную Тавром кампанию. Далматы о сопротивлении более не помышляли, поскольку римские легионы сумели отрезать земли, где они проживали, от подвоза продовольствия извне, что обрекало их население на неминуемый голод. Таковой уже начался. Далматы, страдая от него, встретили Октавиана с покорностью и буквально с мольбой сдались ему. Победитель жёстко продиктовал свои условия. Побеждённые принуждены были вернуть римлянам орлов Габиния и выдать в качестве заложников 700 детей. В возмещение затрат Рима на войну и в знак окончательного признания своей покорности далматы обязались выплачивать налоги, установленные ещё при божественном Юлии. Сюда, естественно, включались и все недоимки с того времени. Вслед за далматами такую же власть римлян признали и дербаны, когда к их владениям подошли легионы Октавиана. А вот те иллирийцы, к которым войска не смогли приблизиться – то ли из осторожности, то ли из-за очередной болезни командующего, – римскую власть по-прежнему не признавали. Заложников не выдавали, податей не платили и никаких договоров заключать не желали. Тем не менее, победный исход войны был очевиден. Октавиан, возглавлявший армию на всём её протяжении, законным образом был удостоен сенатом римского народа триумфа
[923]. Праздновать его наследник Цезаря однако не спешил. Он справедливо полагал, что впереди более серьёзная война, и лучше будет справить все заслуженные триумфы одновременно. Значит, был уверен в конечном успехе своего всё более и более приближающегося открытого противостояния с Антонием. В чём, отдадим ему должное, не ошибался.
Успешность иллирийских походов показала, что этот театр военных действий был выбран триумвиром разумно
[924]. Октавиан продемонстрировал, что Иллирия отныне подчиняется Риму, а походы его подготовили условие для окончательного завоевания земель заадриатических соседей Италии. Потому полное превращение всей Иллирии в римскую провинцию было уже не за горами
[925]. С точки же зрения политической, пропагандистской, первейшее значение имело возвращение орлов Габиния. Это событие обеспечило наследнику Цезаря подлинно всенародное одобрение римлянами. Особенно на фоне того, что поход Антония на Парфию вчистую провалился. О возвращении орлов Марка Красса речь теперь и близко не могла идти! То, что Антоний сумел потом утвердиться в Армении и даже вернуть благодаря великодушию мидийского царя знамёна, утраченные его легионами во время злосчастного похода на Фрааспу, несколько смягчало впечатление от его восточных кампаний. Но вот александрийскими торжествами и щедрыми раздачами обширных владений представителям и представительницам всей своей египетской семьи он решительно всё испортил. С точки зрения римских граждан эти дары выглядели более, чем странно. Соотечественники поняли бы присоединение новых земель в качестве провинций, на худой конец, в качестве зависимых царств. Но раздача римских владений чужеземцам – сын Цезаря и его дети от Клеопатры по законам Республики римлянами не являлись – дело, для римского полководца, правителя римского Востока, совершенно не приемлемое. Ведь Лагидам дарились провинции, бывшие законными владениями всего римского народа. Потому выглядело это натурально как измена отечеству. Октавиан же, отомстивший иллирийцам за былые неудачи и вернувший утраченные некогда знамёна, подчинивший ряд сильных народов римской власти и справедливо обретший право на триумф, в общественном мнении однозначно выигрывал
[926]. Чем и поспешил воспользоваться. Последующие события стали, похоже, первым в мире массированным применением политической пропаганды в борьбе между претендентами на высшую единоличную власть в государстве
[927].
Инициатива в пропагандистской схватке принадлежала Октавиану. Основными его тезисами стали следующие утверждения:
– Антоний предал интересы Рима, оказавшись под влиянием царицы Египта, и защищает отныне только интересы её семьи и царства.
– Клеопатра, в чём нет сомнения, является врагом Рима.
– Антоний, во всём от Клеопатры зависимый, также стал угрозой отечеству
[928].
Такого рода обвинения Октавиан представил сенату. Помимо этого он постоянно выступал перед народом на форуме, не без успеха ожесточая римлян против Антония
[929]. Ясно, что до Александрии такие новости не могли не дойти. Сторонников доблестного Марка в Риме оставалось немало, да и не на всех действовала пропаганда его теперь уже открытого врага. Антоний, понятное дело, не мог не обеспокоиться таким резким поворотом в отношениях со своим юридически пока еще коллегой-триумвиром. Потому в Рим прибыл, можно сказать, десант агитаторов и пропагандистов с его стороны. Их задача была противостоять нападкам Октавиана. Теперь и люди Антония выступали перед жителями столицы и на форуме, и в иных людных местах города, изобличая клевету потомка ничтожных Октавиев, справедливо защищая действия самого выдающегося соратника великого Гая Юлия Цезаря.
