Покорение Египта – последнего из царств, основанных диадохами, свершилось практически без потерь с римской стороны.
Эпоха эллинизма закончилась. В написанных победителем «Деяниях божественного Августа» сказано предельно просто: «Египет власти римского народа я подчинил»
[1034]. Право на превращение обретённой римским оружием страны в провинцию Октавиан имел на основании своих консульских полномочий. Став консулом на 31 г. до н. э., он принял эту магистратуру и на 30-й год. Египет в качестве новой римской провинции затем был утверждён комициями. Первым его наместником стал всадник Корнелий Галл – и опытный командующий легионами, и высокообразованный человек, друг Азиния Поллиона и Вергилия. Пребывание в Александрии вдохновило его на поэтическое творчество. Префект стал писать элегии александрийским стихом.
На новую провинцию были наложены подати, поступавшие в государственную казну – эррарий. Надо сказать, что, с точки зрения доходов, обретение Октавианом Египта финансовое положение Римской державы и, само собой, её правителя резко улучшило. Теперь и речи не было о недостатке средств. Более того, Октавиан мог великодушно простить все недоимки в казну, возникшие из-за Актийской войны
[1035]. Чтобы новая территория и в дальнейшем приносила Риму большие доходы, он проявил заботу об успешном развитии там земледелия: «Египет он обратил в провинцию; чтобы она была плодороднее и больше давала бы хлеба столице, он заставил солдат расчистить заплывшие от давности илом каналы, по которым разливается Нил»
[1036]. Это означало новый подход к римским провинциям. Ранее они становились прежде всего объектами грабежа, причём на долгие десятилетия и даже столетия – пример Сицилии в наместничество Гая Верреса. Суть нового подхода: пусть провинция процветает, ибо её благополучие идёт на пользу всей Римской державе. Египетский хлеб заметно упрочил продовольственное положение Рима и Италии.
Принципиально новой Октавиан сделал систему управления изобильной и богатой покорённой страны. Сенат к этому не допускался. Более того, находиться в Египте «отцы, внесённые в списки» могли только с его личного разрешения. И после Корнелия Галла наместниками и префектами Египта назначались исключительно представители всаднического сословия. Публий Корнелий Тацит сообщает: «В Египте уже со времён божественного Августа место царей заняли римские всадники, которые управляли страной и командовали войсками, охраняющими здесь порядок: императоры сочли за благо держать под своим личным присмотром эту труднодоступную провинцию, богатую хлебом, склонную из-за царивших здесь суеверий и распущенности к волнениям и мятежам, незнакомую с законами и государственным управлением»
[1037]. Понятно, что Тацит имел в виду незнакомство Египта с римскими законами и римским управлением. Но всё же, здесь нельзя не увидеть проявления того, что, почитая духовное наследие эллинского и эллинистического миров, потомки Ромула в грош не ставили их законотворческие и управленческие достижения. В другом своём произведении великий историк пояснял смысл запретов Октавиана: «Ибо Август наряду с прочими тайными распоряжениями во время своего правления, запретив сенаторам и виднейшим из всадников приезжать в Египет без его разрешения, преградил в него доступ, дабы кто-нибудь, захватив эту провинцию и ключи к ней на суше и на море и удерживая её любыми ничтожно малыми силами против огромного войска, не обрёк Италию голоду»
[1038].
Какая удивительно дальновидная предусмотрительность! В эллинистическом Египте Октавиан вёл себя предельно уважительно к стране, её обычаям, её населению и великому наследию. В Александрию он вступил под руку со своим наставником Ареем. Этим он не только возвышал философа в глазах горожан, но и выказывал своё уважение к образованной духовной элите, составлявшей немалую часть населения великого города, бывшего важнейшим центром просвещения и культуры всего эллинистического мира. В гимнасии при огромном скоплении народа Октавиан поднялся на возвышение, дабы обратиться к населению столицы. Люди, опасавшиеся репрессий со стороны победителя, пали ниц. Октавиан немедленно велел всем встать и успокоил александрийцев, объявив, что их славный город освобождён от всякой вины, прежде всего, как основанный Александром Великим, во-вторых, потому что он сам восхищён его красотой и величием, наконец, в угоду его учителю и наставнику Арею. Философ, кстати, получил возможность заступничества за тех, кому грозили разные кары, и от души этим воспользовался
[1039].
Не упустил Октавиан возможности осмотреть тело Александра Македонского и даже прикоснулся к нему. Неосторожно, поскольку у мертвеца отломился кусочек носа
[1040]. Чтобы загладить это и выразить почтение к величайшему завоевателю, наследник Цезаря возложил на гроб царя золотой венец и осыпал его цветами
[1041].
В конце своего пребывания в Египте Октавиан смог щедро одарить войско благодаря найденным и присвоенным сокровищам Клеопатры. Помимо того, что им причиталось, солдаты, участвовавшие в египетском походе, получили по 250 денариев. Сам победитель расплатился со всеми своими долгами и выдал значительное вознаграждение сенаторам и всадникам, сопровождавшим его в этой кампании
[1042]. Последним деянием Октавиана в Египте стало основание города Никополя, названного так в честь победы. Другой Никополь он уже успел основать близ Акциума. В египетском «Победном городе» – в четырёх милях от Александрии – расположился римский гарнизон
[1043].
Каков главный итог завершившегося похода? Египет стал первой провинцией, где полноправным хозяином был только один человек – сам Октавиан, единовластный правитель всей Римской державы. Ранее провинции рассматривались как своего рода поместья римского народа. Наместников назначал сенат. Здесь – ничего подобного. Да, всё делается в новой провинции во благо Рима и римского народа, но сената римского народа и комиций это теперь не касается.
В целом, обладание новой провинцией замечательно обогатило римскую казну. И не только сокровищами Клеопатры. Октавиан сумел извлечь выгоду и из сохранившегося у иных египтян чувства преклонения перед покойной царицей. Один из её друзей, убоявшись, как бы вслед за изображением Антония не были бы сокрушены и статуи Клеопатры, предложил наследнику Цезаря две тысячи талантов за их сохранение
[1044]. Тот без особых раздумий на это пошёл: деньги немалые, римской казне не лишние, а изображения покойницы никак его власти над Египтом не угрожали.
