Едва ли Октавиан был движим желанием просто поставить на место победителя бастардов. Тот ведь претендовал на законную заслуженную им награду и никаких чрезмерных амбиций не обнаруживал. Дело, похоже, было в ином. Наследник Цезаря лишний раз напомнил всем, что у римской армии ныне есть только один главнокомандующий – он сам. Что ж, Красс удовольствовался триумфом, который справил 4 июля 27 г. до н. э., и званием императора, каковым его провозгласили легионы.
Любопытна находчивость Октавиана. Никакой льняной нагрудник не мог тогда сохраниться в целости в течение четырёх веков. Ложь очевидная, но цель её уж больно значима. Все должны были помнить, что вооружённые силы Рима на суше и на море имеют только одного главнокомандующего. Армия – представительница римского народа, а главное, она одновременно и источник власти. Источник неправовой
[1078]. Но какой значимый! Тем не менее, Октавиан прекрасно понимал, что его долговременная власть нуждается в более широкой правовой основе. Прежде всего, эта основа не должна никому в Риме напоминать даже тень царской власти. Сам же он обязан избежать роковых ошибок божественного Юлия, ставших причиной трагических мартовских ид. Разумеется, ни о каком действительном возвращении к республиканской форме правления Октавиан и думать не мог. Все его действия, как мы видим, были направлены на упрочение достигнутого единовластия. Но нельзя забывать, что в своё время триумвиры обещали после восстановления порядка в государстве передать власть сенату и римскому народу. Отречься от этого было невозможно. Тем более что не так давно антониевская пропаганда как раз наследника Цезаря и обвиняла в нежелании отказаться вместе с коллегой от триумвирских полномочий и восстановить исторические формы управления Республикой. Юридически триумвират почил в конце 33 г. до н. э., когда полномочия и Октавиана, и Антония не были продлены. Но это не значит, что обещание реставрации было забыто. Перед Октавианом стояла очень сложная задача. Надо было сохранить и упрочить свою единоличную власть, но сделать это так искусно, чтобы никто не смог упрекнуть его в нежелании восстановить республику. Ту самую, от которой сначала Цезарь, а затем и они – триумвиры ничего дееспособного не оставили.
К 29 г. до н. э. относится описанное Дионом Кассием совещание Октавиана со своими ближайшими соратниками Агриппой и Меценатом о будущем образе правления в Римской державе. Согласно ему, правитель государства устроил своего рода сократический диалог своих друзей, каждый из которых защищал тот или иной политический строй. Агриппа говорил о преимуществах демократического правления, Меценат же отстаивал сохранение единовластия. Речи эти большинством историков воспринимаются как составленные самим Дионом Кассием и выражающие его собственные взгляды
[1079]. То есть, даже не как реконструкция, но как очевидная фальсификация. Оспорить это сложно. Нигде более, ни у одного историка, описывающего эпоху Августа, об этом ничего не говорится. В пользу реальности события свидетельствует лишь то обстоятельство, что в эпоху Северов (193–235 гг.) спорить о преимуществах демократии или же монархии в Империи было уж больно неактуально. Потому возможно предположение, что такое совещание с ближайшими соратниками и друзьями наследник Цезаря провёл. Но вот, что говорили они при этом Октавиану, какова была их аргументация – это, в лучшем случае, полная реконструкция римского историка III века. Разумеется, сам правитель имел совершенно определённое мнение о будущем государственном строе державы. Именно поэтому он и нуждался в веских доводах в пользу своих планов. Меценату он мог отвести роль сторонника сохранения уже существующего единовластия, чья аргументация оказалась более убедительной, почему Октавиан и принял его сторону.
То, что в обществе могло стать известно об этом совещании, неизбежно вызывало определённое волнение. Ведь уход победителя в гражданской войне от власти реально грозил государству новой смутой. Такой взгляд, возможно, отразился в известной четырнадцатой Оде из первой Книги Од Квинта Горация Флакка
[1080]:
«О корабль, отнесут в море опять тебя
Волны. Что ты? Постой! Якорь брось в гавани!
Неужель ты не видишь,
Что твой борт потерял уже
Вёсла, – бурей твоя мачта надломлена, —
Снасти жутко трещат, – скрепы все сорваны,
И едва уже днище
Может выдержать властную
Силу волн? У тебя нет уж ни паруса
Ни богов на корме, в бедах прибежища.
Хоть сосною понтийской —
Леса знатного дочерью —
Ты, как матерью, горд, – род ни причём уж твой:
На твой борт расписной можно ль надеяться
Моряку? Ведь ты будешь
Только ветра игралищем.
О недавний предмет помысла горького,
Пробудивший теперь чувства сыновние,
Не пускайся ты в море,
Что шумит меж Цикладами!»
[1081]Образ корабля, оставшегося без кормчего, «без руля и без ветрил», несущегося по волнам, вложил в уста Мецената и Дион Кассий: «… город наш, как большое наполненное сбродом грузовое судно, лишённое кормчего, уже в течение многих поколений носится по бушующему морю, качается и бросается из стороны в сторону, как будто не имеет балласта. Не позволяй и дальше терзать его, ибо ты видишь, что оно переполнено водой, и не допусти, чтобы оно разбилось о скалы, ведь судно повреждено и больше не может держаться на плаву. Но поскольку боги, смилостивившись над нами, назначили тебя распоряжаться и руководить им, не измени отечеству, чтобы оно, ныне благодаря тебе немного воспрявшее духом, и остальной свой век провело в безопасности»
[1082].
Что на самом деле говорил Меценат Октавиану и сравнивал ли Рим с носимым ветром кораблём – нам неизвестно. А вот с одой Горация, выражавшей тревогу по поводу возможно обсуждаемого ухода наследника Цезаря от власти, как подлинный друг и убеждённый соратник он мог правителя и познакомить.
Конечно, уговаривать Октавиана сохранить единовластие было излишне. Еще раз обращаясь к его поведению перед Акциумом и после него, нельзя не согласиться с мнением, что деятельность его в эти годы не имела в себе ничего «республиканского»
[1083]. Потому все дальнейшие действия наследника Цезаря происходили без каких-либо колебаний и отступлений от поставленной цели. В то же время, что крайне важно, описанное Дионом Кассием «совещание тройки, пусть и искажённое до неузнаваемости, показало отсутствие у Октавиана доктринёрства»
[1084]. Его подход к государственному строительству следует признать творческим, учитывающим все реалии тогдашней политической жизни. Касательно же утверждения: «Как замысел, так и политика Октавиана-Августа в действительности вбирала в себя три элемента: принципы «республики», учреждения старой Римской республики (до 50 г. до н. э.) и инструменты монархического правления»
[1085], то здесь можно согласиться только с последним пунктом. Принципы «республики» навсегда ушли в прошлое, что прекрасно понимал ещё Цицерон, скорбевший об этом. «Res Publica Amissa» – «Утраченная республика» восстановлению не подлежала. Что до республиканских учреждений, то их значимость для создания новой политической системы нельзя недооценивать
[1086]. Но здесь надо исходить из того, что у Октавиана в принципе не было никакой возможности без них обойтись. Его власть, чтобы быть понятой и принятой римлянами, должна была опираться на привычные существующие государственные структуры. Избавляться от них и пытаться на их месте создавать новые было бы совершенным безумием. Потому Октавиан о таком способе государственного строительства и не задумывался. Кроме того, он замечательно помнил, чем для божественного Юлия обернулось плохо скрываемое, а порой и откровенное презрение к низвергнутой им республиканской форме правления и её институтам. Октавиан за годы борьбы за власть набрался замечательного политического опыта, прекрасно понимал общественные настроения в Риме, знал людей, составлявших элиту государства, и потому отлично ориентировался в складывающейся обстановке и в реальных проблемах государства. Свойственные ему хладнокровие и рассудительность в сочетании с исповедуемым им девизом «Festina lente» – «Поспешай медленно» позволили ему добиться абсолютного успеха там, где его гениальный предшественник потерпел крах и расстался с жизнью.
