Наступивший 23 г. до н. э. принёс Августу ряд тяжёлых испытаний. И без того человек болезненный он на сей раз так тяжело захворал, что, казалось, «не было надежды на выздоровление»
[1185]. По словам Светония, принцепс заболел «истечением желчи»
[1186]. Возможно, это было обострение хронического гепатита
[1187]. Император был готов к худшему исходу. Он пригласил к себе группу должностных лиц, наиболее видных сенаторов и всадников, с которыми обсудил текущие государственные дела. Держал он себя как человек, готовящийся к смерти. Своему коллеге по консулату Гнею Кальпурнию Пизону Август передал книгу со списком всех военных сил Империи и государственных доходов. А Марку Випсанию Агриппе он вручил свой перстень
[1188]. Очень знаменательный акт. То, что второй консул теперь должен был вести все текущие дела вместо уходящего из жизни коллеги, было естественно. Агриппа же, получив перстень, должен был восприниматься в качестве преемника императора. Здесь стоит обратить внимание на следующее обстоятельство. Пизон во время гражданских войн был ярым помпеянцем и убеждённым противником Цезаря. После гибели диктатора оказался в стане Брута и Кассия. Великодушно прощённый триумвирами он категорически воздерживался от соискания государственных должностей, не желая служить нелюбимой власти. И только Августу после долгих уговоров дал согласие занять консульскую должность. И вот ирония судьбы: важнейшие дела единовластного правителя теперь оставались в руках убеждённого республиканца. Что же до передачи Агриппе перстня, то это буквальное повторение поступка Александра Македонского перед его кончиной. Царь наделил им военачальника Пердикку, одного из ближайших своих соратников, первого среди них по выслуге лет
[1189]. Тот это воспринял как ответственность за всю державу. Так что жест Августа был подлинно царским. И, похоже, действительно мог означать преемственность власти. Все, правда, прочили передачу таковой любимому племяннику принцепса Марцеллу, но Август, скорее всего, предпочитал передать тяжкое бремя власти не незрелому юноше, а многоопытному соратнику, другу и после последней женитьбы всё-таки ещё и родственнику.
Август, не будучи формально монархом, не мог передавать власть по наследству. Но Император Цезарь Август прекрасно осознавал свой действительный статус, что и дал понять окружающим, готовясь к путешествию в царство мёртвых.
Но на сей раз, однако, передача власти так и не состоялась… Врач Антоний Муза излечил правителя, применив радикально новую методику: холодные ванны вместо горячих и холодное же питьё. Болезнь отступила. Август щедро отблагодарил своего спасителя. Тот получил не только большую сумму денег, но и новый, весьма почтенный статус: ему было даровано право носить золотое кольцо. Означало сие, что Муза более не просто либертин, а вступил отныне во всадническое сословие. Сенаторы от принцепса постарались не отстать. На их деньги Антонию Музе была поставлена статуя возле изваяния Эскулапа
[1190].
Любопытно, что, судя по имени, славный медик был в своё время рабом рода Антониев и, может быть, даже самого Марка-триумвира. Вскоре, однако, выяснилось, увы, что опробованный на принцепсе способ лечения вовсе не является универсальным. Если Август был спасён, то захворавший позднее Марцелл, которого Муза лечил по той же методе, скончался.
В промежутке времени между выздоровлением Августа и роковой болезнью его племянника произошли весьма значимые события. Поправившийся принцепс попытался в сенате обнародовать своё завещание, из которого явствовало, что он на самом деле никого не оставлял своим наследником. Но вот сенаторы (надо же, какие независимые!) не позволили осиротить Империю. По закону-то сенат и народ должны были бы вручить власть его преемнику. Такового он и указал прилюдной передачей перстня с печатью. История эта, однако, имела неожиданные последствия: она поссорила Марцелла с Агриппой. Племянник, считавший себя первоочередным наследником, крепко огорчился. По счастью, прямого конфликта между родственниками не произошло. Август и так собирался отправить Агриппу на Восток. Теперь отъезд был ускорен. Агриппа прибыл на остров Лесбос в Митилену, откуда стал контролировать весь ход дел на Востоке. А там проблем хватало. Так всё ещё не были урегулированы отношения с Парфией. Римские орлы, утраченные Крассом, по-прежнему оставались у парфян.
Смерть любимого племянника, которого он знаково сделал супругом своей единственной дочери Юлии, крепко удручила Августа. Память Марцелла он почтил самым почётным образом. Покойник был погребён в родовом мавзолее «августейшей семьи», постройка которого в 28 г. до н. э. была завершена. Сам принцепс на похоронах несостоявшегося наследника произнёс похвальную речь. Именем Марцелла был назван театр, строительство которого началось ещё при Юлии Цезаре.
Важнейшие же события 23 г. до н. э. оказались связаны с политическими преобразованиями, окончательно сделавшими властные полномочия Августа бессрочными и пожизненными. Их оформление, однако, началось со сложения принцепсом консульских полномочий. Девять лет подряд со времени Актийской войны он обладал этой важнейшей римской магистратурой. И вот… сложил. Да и кого на своё место выбрал – Луция Сестия Альбициана, верного соратника Брута. Сестий, подобно Пизону, не скрывал своих убеждений. Он открыто восхвалял убийцу Цезаря, хранил изображения Брута
[1191]. Думается, столь явственно выраженной приверженностью республиканским идеалам они и устраивали Августа. Опасен враг, скрывающий свои истинные убеждения, притворяющийся твоим сторонником. Люди же, открыто демонстрирующие независимость своих политических воззрений и за это властью никак не преследуемые, и в заговор не пойдут, и мятежей не поднимут. Более того, такого рода оппоненты способны и почитать того, кто с уважением относится к их праву сохранять свои убеждения и даже их высказывать. Собственно, Август этого и добивался. Занятно, что присутствие (по воле самого принцепса!) на формальной вершине римской государственной власти былых борцов за республику, оставшихся её ревнителями, совпало с реальным окончательным оформлением совершенного самовластия в Империи.
Послушный сенат безропотно постановил, «чтобы Август пожизненно был трибуном и предоставил ему право делать доклад на каждом заседании сената по любому вопросу и в любое время, когда он пожелает, даже не будучи консулом»
[1192]. Сам принцепс так сообщил об этом событии в своих «Деяниях»: «И, пока буду жить, чтобы трибунская власть была моею, законом было установлено»
[1193]. Трибунские пожизненные полномочия Август получил, но при этом трибуном плебейским он так и не стал. Дело в том, что Гай Юлий Цезарь, щедро жалуя звание патрициев для умножения их крайне поредевших рядов, не позабыл и о внучатом племяннике. И пожалованный патрицием Гай Октавий плебейским трибуном стать уже не мог. Впрочем, кого это волновало? И так тринадцать лет и он, и его жена, и сестра пользовались трибунской неприкосновенностью. Ныне же принцепс стал бессрочным обладателем всех полномочий плебейского трибуна.