Бывший наместник Македонии некто Марк Прим был обвинён в том, что, исполняя свою должность, он нарушил закон, запрещавший проконсулу начинать войну с соседними государствами без разрешения сената и народа. Дело усугублялось тем, что фракийцы-одрисы, против которых и начал боевые действия Прим, числились народом, дружественным Риму. Всё, на первый взгляд, выглядело просто – самоуправство наместника казалось очевидным. Но в римском правосудии во все времена действовал безупречно справедливый принцип: «Да будет выслушана и другая сторона!» И вот тут-то случилось неожиданное. Обвиняемый заявил, что действовал не по собственному почину, но с соизволения самого Августа. Мало того, он ещё и добавил, что злосчастную войну заранее одобрил также племянник императора Марцелл. Эти заявления, понятное дело, шокировали судей. Август, узнав о таком повороте дела, счёл за благо лично вмешаться. Принцепс явился в суд и как простой римский гражданин ответил на вопрос претора, ведшего это разбирательство, приказывал ли он Приму воевать с одрисами решительным отказом
[1227]. Насколько Август был искренним, определить невозможно. Удивительно само заявление Прима. Так лгать в его положении было чистым безумием. Ссылаться на Августа, да ещё и покойного Марцелла приплести … ну очень рискованный шаг! Ведь не мог же он надеяться, что император стерпит явную ложь? Или Август был просто не причём, а молодой Марцелл действительно присоветовал Приму воевать и сам приврал о согласии на это дядюшки? Но ведь у покойника-то не спросишь…
Надо сказать, что в суде нашлись люди, правителю не поверившие. Защитник Марка Прима Мурена позволил себе даже совершенно непочтительные вопросы принцепсу: «Что ты здесь делаешь, и кто тебя вызвал?»
[1228] Август, проигнорировав первый вопрос, дал чёткий ответ на второй: «Государство!»
[1229] Любопытна реакция присутствующих. Одни тут же верноподданно стали восхвалять Августа, но нашлись и такие, кто воспринял его свидетельство с откровенным презрением
[1230]. В итоге оказалось, что немалое число людей проголосовало за оправдание Прима. Похоже, что процесс этот Император Цезарь Август если и выиграл, то без блеска и, что очевидно, не без некоторого урона для своей репутации. В целом же это судебное разбирательство больше порождает вопросов, нежели даёт ответов
[1231]. Прямым результатом процесса Прима стал и заговор против Августа, зачинщиком и главой которого считается некто Фанний Цепион. Адриан Голдсуорти называет его человеком с сомнительной репутацией, предполагая, что он походил более на Катилину, нежели на Брута
[1232]. Учитывая, однако, крайнюю скудость сведений об участниках заговора, едва ли стоит делать столь решительные выводы о личности Цепиона и уж тем более сопоставлять его с Луцием Сергием Катилиной. Мурена, возможно, примкнул к заговору, возмущённый вмешательством Августа в процесс. С его точки зрения лгал-то как раз принцепс, а не бывший проконсул.
Каковы были цели заговорщиков, неясно. Единственно, что можно предположить, они были выходцами из сенаторских семей
[1233]. Светоний также очень скудно сообщает о заговоре Цепиона – Мурены. По его словам, он был следующим после заговора младшего Лепида. Описывая события после Актийской битвы и присоединения Египта, Светоний сообщает: «Мятежи, заговоры и попытки переворотов не прекращались и после этого, но каждый раз он раскрывал их своевременно по доносам и подавлял раньше, чем они становились опасны. Возглавляли эти заговоры молодой Лепид, далее-Варрон Мурена и Фанний Цепион»
[1234]. Светоний также пишет и об участии в ликвидации этого заговора сына Ливии и пасынка Августа девятнадцатилетнего Тиберия Клавдия Нерона.
Подготовка суда стала известна заговорщикам, и они, не дожидаясь его, бежали из Рима. Смысл побега мог быть таков: избежать судебной ответственности путём добровольного ухода в изгнание. Для римлянина изгнание – самое суровое наказание, исключая смертный приговор. У представителей нобилитета исторически сложилась привилегия: побег расценивался как признание вины и задним числом приравнивался к исполнению приговора об изгнании
[1235]. В случае Цепиона и Мурены со товарищи эта привилегия не была учтена. Осудили их, правда, заочно, но, судя по всему, позднее настигли, схватили и казнили. Приговор был вынесен на основании закона «Об оскорблении величия римского народа». Сам этот правовой акт восходил ещё к 104 г. до н. э. Его автором был плебейский трибун Апулей Сатурнин. Закон был направлен против неспособных полководцев, чьи бездарные действия наносили ущерб величию и славе Рима и римлян. Никаких заметных последствий он не имел. Но в 80 г. до н. э. диктатор Луций Корнелий Сулла внёс в него поправки, после чего закон стал называться Lex Cornelia и стал защищать не только величие всего римского народа, но в первую очередь высших должностных лиц Республики. После ухода диктатора со своего поста и его смерти трактовка закона вновь изменилась. Марк Туллий Цицерон рассматривал его уже как акт, защищающий величие всего римского народа, но не отдельного человека, пусть и высшую должность в государстве занимающего
[1236]. Тацит позднее так определил изначальную суть этого закона: «Он был направлен лишь против тех, кто причинял ущерб войску предательством, гражданскому единству – смутами и, наконец, величию римского народа – дурным управлением государством. Осуждались дела, слова не влекли за собой наказания»
[1237].
В случае с заговором Цепиона и Мурены совершенно очевидно, что осуждены они были только за слова, возможно, выражавшие намерения сообщников. Насколько реальной была угроза покушения на принцепса, нам неизвестно. Но наказание последовало самое жестокое. Это первый процесс по делу «об оскорблении величия» в правление Августа. И можно уверенно сказать, что защищал суд не попранное достоинство римского народа, но единовластного правителя Империи от возможной угрозы покушения. Потому вполне справедливо именно с даты процесса Цепиона – Мурены (22 г. до н. э.) именовать сей закон «crimen laesae maiestatis» – «законом об оскорблении величества» императора, стоящего во главе Рима.
