Попытки установить контакт с Римом индийцы делали и ранее. Первые посланцы с далёкого субконтинента побывали у принцепса, когда он находился в Тарраконской Испании в 27 г. до н. э. Ныне же это было большое посольство, имевшее полномочия для заключения полноценного договора о дружбе. Август оценил налаживание римско-индийских связей, о чём написал в своих «Деяниях»: «Ко мне из Индии царей посольства часто присылаются, никогда до этого не виданные ни при каком римском вожде». И действительно, ранее римляне сталкивались только с индийскими слонами и их вожатыми-индусами в войнах с Пирром и Антиохом Великим.
Теперь обратимся к вопросу: из какой части Индии прибыли эти послы, и какое индийское государство они могли представлять?
Первая встреча индийцев с античной цивилизацией произошла во время войн Александра Македонского. Великий завоеватель сумел захватить земли по реке Инд и Пенджаб к востоку от неё, приблизившись к пустыне Тар, за которой лежала уже долина Ганга. После распада его державы эти индийские земли вошли в состав владений диадоха Селевка Никатора, в 306 г. до н. э. провозгласившего себя царём. Селевк установил дружеские отношения с могущественным индийским владыкой Чандрагуптой (322–298 гг. до н. э.) и даже породнился с ним, выдав за него свою дочь. Грозный основатель империи Маурьев (322–187 гг. до н. э.) предоставил своему тестю мощную военную поддержку – 500 индийских боевых слонов. Но за это Селевк вынужден был вернуть индийские земли, завоёванные Александром
[1274]. В III в. до н. э. распад эллинистических держав продолжился. В 255 г. до н. э. на соседних с Индией землях Бактрии и Согдианы образовалось самостоятельное Греко-Бактрийское царство. С севера на его территорию постоянно вторгались степные иранские кочевники саки, всё более и более оттеснявшие греков на юг. В результате греки вновь появляются на северо-западных рубежах Индии и постепенно продвигаются в Пенджаб. Здесь вскоре образуется греко-индийское царство, независимое от Греко-Бактрии. В нём наблюдается причудливый синтез традиций античности и индийской культуры. Порождением этого стала знаменитая скульптура Гандхарской школы
[1275]. О ней говорили, что художник школы Гандхара имел руку грека, но голову и сердце индийца.
На рубеже II–I вв. до н. э. в Индию устремляются саки, теснимые более мощным кочевническим объединением гуннов. В результате рядом с греко-индийским появляются и индо-сак-ские, порой именуемые индо-скифскими царства. Отношения между ними не были мирными, они постоянно между собой воевали. Одно время греко-индийские цари нашли себе союзника в лице Китайской империи поздней династии Хань. Царь Гермей даже стал вассалом Китая. Но земли Пенджаба были слишком далеки от ханьских владений, и китайцы вскоре потеряли к ним интерес. Около 50 г. до н. э. последний греко-индийский царь Пенджаба был свергнут индо-саками, но на востоке этой исторической области греки сохранили свою власть. В Восточном Пенджабе греко-индийская династия продержалась вплоть до I века. Владения её последнего представителя царя Стратона II были завоёваны индо-саками около 10 года
[1276].
Скорее всего, посольство, прибывшее к Августу, могло представлять как раз восточно-пенджабское греко-индийское царство. Разочаровавшись в поддержке великой восточной империи поздней Хань, теперь эллины и индусы попытались найти покровителя в лице величайшей державы Запада – Римской империи. Даже договор о дружбе удалось заключить. Только вот действительной помощи Август новоявленному союзнику оказать не смог. Прежде всего, в силу огромных расстояний и отсутствия надежных коммуникаций.
И, тем не менее, в эпоху ранней Империи торговые связи Рима и Индии установились. В Баригазе – крупном портовом городе на северо-западном индийском побережье римские торговцы выгодно продавали вино, ткани, серебряные кубки, а также живой товар – мальчиков-певцов и красивых девушек для местной знати. Взамен же закупали драгоценные и полудрагоценные камни, травы, специи и экзотических животных
[1277]. Археологические исследования портовых городов Южной Индии обнаруживают там немалое число римских монет и амфор для вина, что является подтверждением связей античного мира и Индии в ранний имперский период
[1278].
Возвращаясь к посольству, заставшему Августа на Самосе, нельзя не обратить внимания на имена царственных особ, его приславших: Пандион и Пор
[1279]. Одно имя чисто эллинское, второе – индийское. Прямое свидетельство греко-индийского происхождения этого государства или государств. Послы и их свита последовали за римским владыкой в Афины, где и произошла с одним из индусов странная и жуткая история. «Один из индийцев по имени Зармар изъявил желание умереть – то ли потому, что принадлежа к сословию мудрецов, он проникся соответствующим честолюбием, то ли согласно обычаю предков, потому что был стар, то ли для того, чтобы устроить представление для Августа и афинян (Август к этому времени уже прибыл в Афины) – и он был посвящён в таинство двух богинь… после чего живым бросился в огонь»
[1280].
Удивительная история. Зачем индийскому брахману участвовать в Элевсинских мистериях, посвящённых Деметре и Персефоне? Да и нуждался ли Август в подобном жутком представлении? Есть, правда, аналогия – события времён Александра Македонского. Плутарх так описывает поступок индийского брахмана Калана, сопоставляя его как раз с подобным деянием при Августе. «Здесь Калан, долгое время страдавший болезнью желудка, попросил соорудить для себя костёр. Подъехав к костру на коне, он помолился, окропил себя, словно жертвенное животное, и срезал со своей головы клок волос в приношение богам. Затем, взойдя на костер, он попрощался с присутствовавшими македонянами, попросил их и царя провести этот день в весёлой попойке и сказал, что царя он вскоре увидит в Вавилоне. Произнеся эти слова, он лёг и укрылся с головой. Огонь подбирался всё ближе, но он не двинулся с места, не шевельнул ни рукой, ни ногой. Так он принёс себя в жертву богам по древнему обычаю мудрецов своей страны. Много лет спустя в Афинах то же самое совершил другой индиец, находившийся тогда в свите Цезаря. До сих пор там можно видеть могильный памятник, который называют «нагробием индийца»»
[1281]. Мы не знаем, как Август воспринял огненное самоубийство, но афиняне запомнили его надолго.
19 г. до н. э. отмечен в истории правления Императора Цезаря Августа завершением политической карьеры некоего Марка Эгнация Руфа, решившегося на открытую оппозицию принцепсу. Кто был этот человек и как получилось, что его жизнь оставила заметный след в начальном периоде принципата? Сведения в источниках о нём не слишком доброжелательны, если не сказать, откровенно враждебны. Веллей Патеркул, автор по времени наиболее близкий к этим событиям, явно приписывает Марку Эгнацию Руфу преступные замыслы: «Во всём более похожий на гладиатора, чем на сенатора, во время эдилитета он снискал благорасположение народа, которое день ото дня увеличивал тем, что с помощью собственных рабов тушил пожары; за это народ продлил ему претуру, а вскоре Эгнаций даже дерзнул домогаться консульства. Но поскольку он погряз в пороках и преступлениях, а с имущественным состоянием дело у него обстояло не лучше, чем с совестью, то, набрав себе подобных, решил убить Цезаря, чтобы устранив его, умереть самому – ибо он не мог здравствовать, пока здравствует Цезарь. Таков уж характер этих людей: каждый предпочитает убивать при всеобщем крушении, чем быть попранным своим собственным, а терпя то же самое, оставаться незамеченным. В сокрытии своих планов он был не счастливее предшественников. Попав вместе с сообщниками своего преступления в тюрьму, он принял смерть, в полной мере достойную жизни»
[1282].
