«Вот он тот муж, о котором тебе возвещали так часто:
Август Цезарь, отцом божественным вскормленный, снова
Век вернёт золотой на Латинские пашни, где древле
Сам Сатурн был царём, и пределы державы продвинет»
[1587].
Итоги своей жизни и творчества Вергилий подвёл в сочинённой им эпитафии самому себе:
«Мантуей был я рождён. Калабрией отнят. Покоюсь
В Партенопее. Воспел пастбища, сёла, вождей.»
Другой великий поэт эпохи Августа, чьё имя традиционно стоит рядом с именем Вергилия, это Квинт Гораций Флакк (65–8 гг. до н. э.). Он, как известно, в стан сторонников Октавиана попал далеко не сразу. Будучи в молодости противником цезарианцев, Гораций в качестве военного трибуна сражался в войске республиканцев при Филиппах и был вынужден, бросив щит, бежать с поля боя. Впоследствии он написал об этом скорбные стихи. После войны Гораций в начале 41 г. до н. э. возвращается в Рим, где, к счастью, быстро входит в круг поэтов, подружившись с Вергилием и Варием, которые становятся его лучшими друзьями
[1588]. В 38 г. до н. э. они же и представили его Меценату, сумевшему оценить даровании двадцатисемилетнего стихотворца. Своему покровителю и благодетелю Гораций посвятит первую написанную им книгу «Сатиры». Сатира и станет любимым жанром его поэтического творчества. Горацию же принадлежит её шутливое определение: «Муза, идущая по земле»
[1589]. Интересно, что, уверенно вписавшись в сообщество поэтов, покровительствуемое Меценатом и, что всем было очевидно, и самим Августом, Гораций всегда стремился сохранить независимость. Он даже решился отказаться от предложения стать секретарём принцепса. Август, однако, обиды на поэта не затаил. Именно Горацию, как мы помним, императором было поручено сочинить торжественный гимн к столетним играм 17 г. до н. э.
[1590]
Но самой прославленной в веках стала ода Горация, традиционно именуемая «Памятник». Приведём её в блистательном переводе Александра Фета:
«Воздвиг я памятник вечнее меди прочной
И зданий царственных превыше пирамид;
Его ни едкий дождь, ни Аквилон полночный,
Ни ряд бесчисленных годов не истребит.
Нет, весь я не умру, и жизни лучшей долей
Избегну похорон, и славный мой венец
Все будет зеленеть, доколе в Капитолий
С безмолвной девою верховный ходит жрец.
И скажут, что рожден, где Ауфид говорливый
Стремительно бежит, где средь безводных стран
С престола Давн судил народ трудолюбивый,
Что из ничтожества был славой я избран
За то, что первый я на голос эолийский
Свел песнь Италии. О, Мельпомена, свей
Заслуге гордой в честь сама венец дельфийский
И лавром увенчай руно моих кудрей.»
[1591]К кругу Мецената принадлежал также Секст Проперций (около 50 – после 15 гг. до н. э.). Его поэзия во многом близка к творчеству Катулла и Тибулла. Как и у них, у него на первом месте страсти и роковая любовь к прекрасной, но, увы, неверной Кинфии. Но и политика не была ему совсем уж чужда. Он написал элегию, прославившую победу при Акциуме, восхвалял в некоторых стихах деяния Августа. Но эта тематика не была для него приоритетной. В одной из элегий, обращённых к Кинфии, Проперций ставит силу любви выше могущества Цезаря Августа и, более того, полагает её непокорной и самому Юпитеру. Присутствует в элегии и неприятие августовского закона о борьбе с прелюбодеяниями:
«Кинфия, рада теперь ты, конечно, отмене закона:
Долго ведь плакали мы после изданья его, —
Как бы он нас не развёл. Но, впрочем, Юпитеру даже
Любящих не разлучить против желания их.
Правда, Цезарь велик, но величие Цезаря в битвах:
Покорены племена, но непокорна любовь.
С плеч себе голову снять, поверь, я скорей бы дозволил,
Нежели ради жены факел любви погасить
Или, женившись, пройти у твоей затворённой двери
И об измене своей горькие слёзы мне лить.
Ах, какие тогда нагнала б тебе сны моя флейта,
Более скорбная, чем звук похоронной трубы!
Есть ли мне смысл нарождать детей для отчих триумфов?
Кровь моя ни одного воина не породит.»
[1592]Выдающееся место в литературе эпохи Августа принадлежит Публию Овидию Назону (43 г. до н. э. – 17 н. э.). Этот великий поэт формировался в годы становления Принципата. 14 лет ему исполнилось в год великого тройного триумфа Октавиана, а 16 – в год, когда, восстановив на словах республику, тот стал Августом, на деле установив монархию. Отцом молодой Публий был направлен по пути политической карьеры. Зажиточные всадники, к которым род Овидиев принадлежал, при Августе получили такую возможность. Первой ступенью в трудах на благо государства Овидия стала работа, безнадёжно далёкая от интеллектуальной направленности:
«Должности стал занимать, открытые для молодежи.
Стал одним из троих тюрьмы блюдущих мужей.
В курию мне оставалось войти – но был не по силам
Мне этот груз; предпочёл узкую я полосу.
Не был вынослив я, и душа к труду не лежала,
Честолюбивых забот я сторонился всегда.
Сёстры звали меня аонийские к мирным досугам,
И самому мне всегда праздность по вкусу была.
Знаться с поэтами стал я в ту пору и чтил их настолько,
Что небожителем мне каждый казался певец.»
[1593]С чтением своих стихов Овидий впервые выступил в 18 лет и сразу был замечен, получив одобрение Мессалы, в чей круг он вскоре и вошёл
[1594]. Интересно, как сам Публий определял своё место в римской поэзии. Он достаточно скромно отводил себе четвёртое место, ставя на первое Гая Корнелия Галла, на второе – Тибулла, а на третье – Проперция
[1595]. Немедленно бросается в глаза отсутствие титанов – Вергилия и Горация. Но дело здесь не в недооценке Овидием знаменитых современников. Он ведь перечисляет только поэтов своего направления – творцов элегий. И здесь Овидий, пожалуй, поскромничал.
