Вскоре триумвиры вошли в Рим. Вступали в течение трёх дней один за другим. Первым – Октавиан, за ним следовал Антоний, последним вошёл в столицу Лепид. Каждого из них сопровождала когорта преторианцев (500 человек), а также легион солдат. Так что, в Риме разместились не менее шестнадцати тысяч вооружённых воинов, дабы никто не посмел усомниться в прочности власти новоявленных хозяев Республики. Власть свою триумвиры поспешили немедленно узаконить. Срочно было созвано народное собрание – трибутные комиции, на которых плебейский трибун Публий Тиций 23 ноября 43 г. до н. э. «внёс законопроект об учреждении сроком на пять лет новой магистратуры для упорядочения государственного порядка, состоящей из трёх лиц: Лепида, Антония и Цезаря»
[399]. Новая тройственная магистратура была равна консульской власти. Закон вступал в силу немедленно. Великий немецкий историк-антиковед Теодор Моммзен назвал сей законодательный акт «узаконенным произволом», с чем полностью согласился его соотечественник, немецкий исследователь конца XX века Карл Крист
[400]. Возразить здесь нечему. Вступление в силу закона Тиция ознаменовалось выставлением в Риме новых проскрипционных списков. Скромный первоначальный список из 17 имён был сразу же дополнен 130 именами, потом ещё 150. И так далее…
Триумвиры озаботились тем, чтобы объяснить римскому народу свои действия. Если Марий утроил в городе просто погром под своим личным руководством, Сулла только объявил, что карает своих врагов, списки каковых и были выставлены для всеобщего ознакомления, то Антоний, Лепид и Октавиан так сформулировали причины и цели проскрипций:
«Марк Лепид, Марк Антоний и Октавий Цезарь, избранные для устройства и приведения в порядок государства, постановляют следующее: если бы негодные люди, несмотря на оказанное им по их просьбе сострадание, не оказались вероломными и не стали врагами, а потом и заговорщиками против своих благодетелей, не убили Гая Цезаря, который, победив их оружием, пощадил по своей сострадательности и, сделав своими друзьями, осыпал всех почётными должностями и подарками, и мы не вынуждены были бы поступить столь сурово с теми, кто оскорбил нас и объявил врагами государства. Ныне же, усматривая из их заговоров против нас и из судьбы, постигшей Гая Цезаря, что низость их не может быть укрощена гуманностью, мы предпочитаем опередить врагов, чем самим погибнуть. Да не сочтёт кто-либо этого акта несправедливым, жестоким или чрезмерным; пусть он примет во внимание, что испытал Гай Цезарь и мы сами. Ведь они умертвили Цезаря, бывшего императором, верховным понтификом, покорившего и сокрушившего наиболее страшные для римлян народы, первого из людей, проникшего за Геркулесовы столпы в недоступное дотоле море и открывшего для римлян неведомую землю, умертвили среди священного места во время заседания сената, на глазах у богов, нанеся ему 23 раны; это те самые люди, которые, будучи захвачены им по праву войны, были пощажены им, а некоторые даже назначены в завещании наследниками его состояния. Остальные же вместо того, чтобы наказать их за такое преступление, поставили запятнанных кровью на должности и отправили управлять провинциями. Пользуясь этим, они расхитили государственные деньги, а теперь собирают на эти средства армию против нас, требуют других войск еще от варваров, постоянных врагов римского могущества. Из городов, подчинённых римскому народу, одни, ввиду оказанного ими неповиновения, они предали огню, сравняли с землёй или разрушили, другие же города, терроризованные ими, они восстанавливают против отечества и против нас. Некоторых из них мы уже казнили, остальные, вы скоро это увидите, понесут, с помощью божества, кару. Но хотя важнейшие дела в Испании, Галлии и в Италии уже выполнены нами или находятся на пути к разрешению, всё-таки еще остаётся одно дело – поход против находящихся по ту сторону моря убийц Цезаря. Если мы хотим вести эту внешнюю войну для вашего блага, то нам кажется, ни вы, ни мы не будем в безопасности, оставив в тылу прочих врагов, которые нападут во время нашего отсутствия и будут выжидать удобного случая при всех превратностях войны. С другой стороны, лучше не медлить с ними в таком спешном деле, но уничтожить их всех немедленно, коль скоро они начали против нас войну ещё тогда, когда постановили считать нас и наши войска врагами. И они готовы были погубить столько тысяч граждан вместе с нами, невзирая ни на возмездие богов, ни на ненависть людей. Никаких страданий народные массы не испытают от нас, и мы не станем выделять в качестве врагов всех тех, кто разошёлся с нами или злоумышлял против нас, или кто выдаётся своим чрезмерным богатством, влиянием, и не в таком количестве пострадают они, в каком другой диктатор, бывший до нас, умертвил, он, который также восстанавливал государство среди гражданской войны и которого вы за его деяния назвали Счастливым; правда, неизбежно, чтобы у троих было врагов больше, чем у одного. Мы будем карать только самых закоренелых и самых виновных. И это столько же в ваших интересах, сколько лично в наших. Неизбежно, что во время нашей борьбы вы все, находясь между враждующими сторонами, будете сильно страдать. Необходимо далее, чтобы и армия, оскорблённая и раздражённая, объявленная нашими общими противниками вражескою, получила некоторое удовлетворение. И хотя мы могли приказать схватить тех, о которых это было решено, немедленно, мы предпочитаем предварительно опубликовать их список, чем захватить их врасплох. И это опять-таки в ваших интересах; чтобы не было возможности разъяренным солдатам неистовствовать по отношению к невиновным, но чтобы солдаты, имея в руках списки проверенных по числу и названных по именам лиц, воздерживались, согласно приказанию, от насилия по отношению ко всем остальным. Итак, в добрый час. Никто не должен давать приют у себя, скрывать, отправлять в другое место или давать себя подкупать деньгами; всякого, кто будет изобличён в том, что он спас или оказал помощь, или только знал об этом, мы, не принимая во внимание никаких отговорок и просьб о прощении, включаем в проскрипционные списки. Головы убитых пусть приносят к нам за вознаграждение в 25 000 аттических драхм за каждую, если приносящий свободнорождённый, если же раб, то получит свободу, 10 000 аттических драхм и гражданские права своего господина. Те же награды назначаются и доносчикам. Никто из получающих награды не будет вноситься в наши записи, и имя его останется неизвестным»
[401].
Таким вот было проскрипционное объявление, развязавшее в Риме самый настоящий и безжалостный террор. Текст, в чём нельзя усомниться, готовился триумвирами самым тщательным образом. Все его формулировки выверены и предельно обоснованы. Вряд ли его составители всерьёз полагали успокоить население. Было очевидно, что действительное начало репрессий покажет всем их истинный смысл и характер. Похоже, триумвиры таким пространным многословным объявлением отражали не столько текущий момент, сколько думали об истории. Им важно было показать себя не безжалостными убийцами неугодных им людей и грабителями их состояний. Должно было выглядеть праведными мстителями. Потому-то в первой части документа подробно описано подлое и коварное убийство Юлия Цезаря людьми, которых он по доброте своей напрасно облагодетельствовал. Указаны главные подвиги его: сокрушение народов, некогда более всего страшных для римлян – галлов и германцев; высадка легионов в ранее неведомой Британии; первое появление римских кораблей в водах Атлантики. Любопытно, что Цезаря именуют императором – титул сей он многократно заслужил от своих войск после побед над многочисленными врагами, упомянуто, что был он великим понтификом, но ни слова не говорится о его главной должности – магистратуре диктатора. Должно быть, Антоний вспомнил, что по его же инициативе магистратура сия была навеки упразднена, и потому неудобно было божественного Юлия именовать этим недоброй памяти словом.
