Да, Фульвия, конечно, была женщиной выдающихся качеств, кои традиционно почитаются свойственными исключительно мужчинам. Её мужество, отвага, решительность, воля совершенно очевидны. Об этом уже было сказано. Также должно отметить, что эта римская амазонка во всех своих браках – с Клодием, Курионом и самим Марком Антонием – проявила себя достойно, была безупречно верной женой. В то же время дела семейные вовсе не были для неё смыслом бытия. Здесь нельзя не согласиться с выдающимся исследователем этой эпохи Н. А. Машкиным, писавшим: «Фульвия принадлежала к тому типу римских женщин, которые жили всякого рода политическими интригами и употребляли все средства, чтобы упрочить влияние тех или иных фамилий или же политической котерии. Этот тип особенно характерен для середины I в. до н. э.»
[493].
Справедливости ради должно отметить, что данная политическая характеристика в первую очередь относится к римским мужчинам той же поры. Собственно, незаурядные, граждански активные женщины следовали примеру своих мужей. Острейшая политическая ситуация в Республике, вылившаяся в серию гражданских войн, просто не могла не вовлечь в государственные дела и римских женщин. Фульвия среди них заняла достойное место. Кстати, она является одной из немногих знаменитых римских женщин, чья внешность нам известна. Дошла таковая до нас благодаря одной из монет Антония, где Фульвия изображена в виде богини победы
[494]. Портрет этот, каковой многие полагают идеализированным, изображает женщину надменную, властную, энергичную и коварную
[495]. Что ж, с такой характеристикой супруги Марка Антония трудно не согласиться. Изображена Фульвия «с гордо поднятой головой, плотно сжатыми губами, заострённым, выдвинутым вперёд подбородком, прямым и острым носом, низким лбом, на который падают искусно завитые волосы»
[496].
Было у Фульвии немало и дурных черт. Её были свойственны неумолимость и жестокость. Известно, что она сыграла значительную роль в проскрипциях триумвиров. Особой её ненавистью пользовался Цицерон. Говорили даже, что, когда голова убитого оратора была доставлена в дом Антония, то Фульвия якобы даже ставила её на стол перед собою и иглою колола мёртвый язык, совсем недавно произносивший пылкие речи против её мужа. Речи, будем справедливы, в основном клеветнические, что, разумеется, глумлению над мертвецом не оправдание.
Решив стать на сторону Луция Антония, дабы не допустить раскола сил самого могущественного на тот момент триумвира и нанести удар по Октавиану, в коем она справедливо видела будущую сильнейшую угрозу доблестному Марку, своему пусть и неверному, но мужу, Фульвия немедленно повела себя решительнейшим образом. Когда Октавиан отправился в ещё не обустроенные колонии, то она настояла на поездке туда же Луция Антония и детей Марка. В этом случае, полагала Фульвия, когда молодой Цезарь будет появляться пред легионами вместе с ними, то у него не будет преимущественного положения, а статус Луция неизбежно возвысится, и дети триумвира получат свою долю почёта. Луций однако, действуя на свой лад, положение только испортил и отношения с Октавианом предельно обострил. Впрочем, может он этого и добивался?
Повод для обвинений Октавиана во враждебных действиях против своей персоны Луций изобрёл следующий: берега юга Италии, и более всех других мест Брутийский полуостров, подвергались жестоким набегам войск Секста Помпея, властвовавшего в Сицилии. Октавиан, что было с его стороны естественно и обоснованно, отправил конницу на брутийское побережье, дабы пресечь разорительные набеги помпеянцев. Луций же, узнав об этом, немедленно объявил, что конница сия послана, дабы схватить его и деток Марка Антония. Чистейшая злонамеренная ложь! Под этим предлогом Луций в колониях, где проживали ветераны легионов, сражавшихся под водительством его брата, стал набирать себе охрану. Более того, выступая перед легионерами, он прямо обвинял Октавиана в измене Марку Антонию и нарушении всех соглашений, достигнутых триумвирами. Это была уже не просто наглая ложь, но прямой вызов! Такие обвинения могли быть только предвестниками войны.
Отдадим должное Октавиану. Он «разубедил солдат, уверив их, что у него с Антонием искренняя дружба и полное единомыслие, что Луций под влиянием враждебного настроения хочет поссорить их, противодействует власти триумвиров, благодаря которой воины имеют теперь постоянные владения в колониях. Он указал также, что конница ещё и теперь находится в Брутии, где и выполняет данное ей поручение»
[497].
Понятно, что никакой искренней дружбы и полного единомыслия между молодым Цезарем и доблестным Марком не было и быть не могло. Терпеть они друг друга не могли с первой же встречи. Но в сложившемся положении соблюдение достигнутых ранее соглашений было в обоюдных интересах, и рушить таковые ни тот, ни другой не мыслили. Так что Луций однозначно выглядел в глазах солдат лжецом, каковым собственно и был. Землю-то ветераны получали от триумвиров, а вовсе не от консула, что воины тоже прекрасно понимали. Наконец, конница, посланная в Брутий, действительно защищала Италию от набегов воинов Секста Помпея. А ведь от таковых страдали и вновь образованные ветеранские колонии.
Важно отметить и следующее: продолжение, точнее, возобновление гражданской войны теперь уже между так недавно победоносно завершившими её триумвирами совсем не представлялось как рядовым легионерам, так и их центурионам и военным трибунам делом вдохновляющим. Вот потому-то, «узнав о всём происходящем, начальники войска устроили в Теане разбор всего этого дела»
[498].
Представители командного состава легионов, стоявших в Италии, сумели в отличие от высших руководителей государства найти общий язык. Согласно сообщению Аппиана, «начальники войска» (надо понимать, старший командный состав – трибуны, центурионы-примипилы) собрались в Теане, местечке к югу от Рима в Кампании (совр. Теано), где сумели не только провести разбор сложившегося в Италии положения, но и договориться
[499]. Договор гласил следующее: консулы должны управлять государством согласно заветам отцов, а триумвиры не должны этому препятствовать. Такое решение могло очень понравиться действующему консулу Луцию Антонию, но едва ли порадовало триумвиров, ни с кем властью делиться не желавшими. В этом и молодой Цезарь, и Марк Антоний, и Марк Эмилий Лепид были совершенными единомышленниками. Отдельный пункт гласил: триумвирам запрещалось набирать войско в Италии. Это напрямую задевало интересы Октавиана, поскольку он управлял именно италийскими землями. Особая забота была проявлена о легионерах, сражавшихся при Филиппах: никому, кроме них земельные наделы теперь не полагались. Войска Антония, находившиеся в Италии, должны были на равных участвовать в «освоении» денег и имущества проскрибированных. Решено было также произвести некоторое перераспределение легионов. Октавиан получал два легиона из войск Марка Антония для предстоящего похода против Секста Помпея – это было в интересах всех триумвиров, да и Луция Антония тоже. Азиний Поллион, чьи легионы входили в войска Антония и охраняли альпийские перевалы, должны были не мешать легионам Сальвидиена Руфа (согласно повелению Октавиана) двигаться в Испанию. Луцию Антонию предписывалось отослать свою личную охрану и продолжать «бесстрашно исполнять» свои консульские обязанности
[500].
