Увы, но претворение в жизнь этого столь тщательно выработанного договора немедленно застопорилось. Разве что Сальвидиен действительно перешёл Альпы, чему Азиний Поллион не воспрепятствовал. Взаимопонимания и согласия между консулом и триумвирами в Италии не добавилось. Более того, Луций Антоний ушёл из Рима в Пренесте, якобы из опасения, что Октавиан окружён телохранителями, а он – консул таковых теперь лишён
[501]. К Луцию присоединилась Фульвия, ставшая вдруг опасаться за безопасность своих детей. При этом самым злонамеренным для них человеком она назвала почему-то Лепида…
[502] Интересный поворот. Теперь Луций и Фульвия прямо выступали уже против двух триумвиров, сохраняя верность только Марку Антонию, что вытекало из их статусов брата и жены. Для разъяснения Марку сути происходящего в Риме и Италии они направили к нему не только свои письма, но и надёжных людей из числа своих друзей, дабы триумвир не усомнился в точности полученных известий.
И письма, и свидетельства посланников Марк Антоний получил, но почему-то вразумительного ответа ни брату, ни жене не дал. Во всяком случае, Аппиан, приложивший, по его словам, немало усилий для нахождения ответов триумвира, ничего о наличии таковых выяснить не сумел. Возможно, доблестный Марк не считал своевременным затевать войну в Италии, и потому нежданная инициатива брата и супруги была ему не по сердцу. Не исключено, что его отношения с Клеопатрой также поспособствовали его пассивности. Антоний был человеком сильных страстей, потому эта любовная страсть, ставшая самой могучей в его жизни, уже начинала постепенно определять многие из его поступков и деяний.
А в Италии обстановка всё более и более накалялась. Трибуны и центурионы, раздражённые неисполнением договорённостей, достигнутых в Теане, поклялись вынести новое решение «по делу правителей»
[503]. А уж, если кто из них не пожелает и таковому подчиниться, то придётся принудить строптивцев к повиновению силой.
Луций к здравому призыву военных прислушаться не пожелал. Октавиан же немедленно воспользовался политическим просчётом соперника. Он и перед войсками, и перед римской знатью стал пылко осуждать непримиримость консула, демонстрируя полнейшее желание следовать каждой букве теанских договорённостей. Думается, молодой Цезарь здесь был даже вполне искренен. Новая гражданская война вовсе не обещала ему обязательного успеха. Ведь, если бы вдруг Марк Антоний вздумал поддержать младшего брата и вспомнил, кто же его законная и столь преданная ему супруга, то дела Октавиана могли бы обернуться самым скверным образом. Обратимся к статистике: Антоний имел при себе на Востоке восемь легионов и десятитысячную конницу; одиннадцать легионов под командованием Калена представляли армию Антония в Галлии; его же военачальники – Азиний Поллион, Вентидий и Планк – располагали пятнадцатью легионами в Цизальпийской Галлии и в Италии; да ещё шесть легионов Марка Цензорина Антоний имел в Греции. Октавиан же располагал лишь тремя легионами и четырьмя тысячами всадников в Италии, да ещё восьмью легионами в Испании. У последнего триумвира – Лепида было каких-то семь легионов в Африке
[504]. Таким образом, сокрушитель республиканцев у Филипп имел в своём распоряжении тридцать восемь легионов против восемнадцати у Октавиана и Лепида вместе взятых! Отсюда неудивителен вывод историка А. Б. Егорова, что Антоний мог бы без особого труда расправиться с коллегами по триумвирату, не отправься он на Восток, а оставшись в Италии
[505].
Была ли это действительно роковая ошибка Марка? На первый взгляд, она как бы совершенно очевидна. Но надо помнить о том, что только-только завершилась очередная гражданская война, а сражения на Филиппийских полях по числу их участников не имели равных в римской истории
[506]. По сути, братоубийственные гражданские войны шли в Римской республике с незначительными перерывами с того самого достопамятного дня, когда Гай Юлий Цезарь перешёл Рубикон (49 г. до н. э.), сказав свои бессмертные слова; «Жребий брошен!» И армия, и народ от войн крепко устали. Потому полководец, затеявший новую гражданскую войну исключительно ради своих властных амбиций, рисковал быть не понятым, причём, что было бы особенно опасно, собственным войском. Не забудем, что и имя Цезаря, доставшееся худородному Гаю Октавию от двоюродного дедушки из-за отсутствия у того мужского потомства, само дарило ему немалый почёт и в народе, и в армии. Несмотря на личную незадачливость на поле боя… Антоний не мог этого не понимать. Потому не представляется справедливым упрекать его за упущенный шанс достижения единовластия.
Кстати, вскоре армии ещё предстоит усмирить триумвиров, возмечтавших померяться силами, развязав очередную гражданскую войну.
А пока что возмутителем спокойствия в государстве являлся Луций Антоний – действующий консул. В какой-то момент делегация «знатных римлян» – очевидно, представителей нобилитета – убедила Луция Антония «сжалиться над изнурёнными междуусобиями Римом и Италией»
[507]. Казалось, он уже был готов возобновить сотрудничество с Октавианом, чего так многие желали, но… с пылкой речью выступил Маний. Тот самый Маний, подвигнувший Фульвию на союз с Луцием, поведав ей о романе Марка Антония с египетской царицей! Теперь же перед консулом он изобличал и очень убедительно хитроумные и бесчестные действия Октавиана, направленные против Антония. Важнейшее обвинение: молодой Цезарь так распределял собранные деньги среди воинов, чтобы настроить их против Антония. Маний решительно требовал, чтобы Октавиан прежде всего отчитался в своих предыдущих действиях, а затем послушно выполнял всё то, что будет решено на общем совещании представителей обеих сторон
[508].
Теперь у Октавиана не могло остаться сомнений в неизбежности войны. К таковой стали готовиться обе стороны. Но в армии немедленно проявили себя силы, не желавшие очередной братоубийственной распри. Два легиона, сражавшихся ещё под орлами божественного Юлия, а затем под водительством Антония, узнав о начавшихся военных приготовлениях, попытались предотвратить войну. Они отправили послов к каждому из противников с настойчивой просьбой помириться. Октавиан ответил, что он никакой войны не затевает, а вот консул Луций к таковой как раз и стремится. Тогда послы легионов вкупе с военачальниками в качестве последнего шанса избежать кровопролития предложили решить дело судом. Местом для суда избрали городок Габии близ Рима, недалеко от Пренесте. Октавиан прибыл первым, но вот Луций… Луций не явился. Аппиан сообщает, что случилось недоразумение: Октавиан-де послал отряд всадников навстречу консулу, дабы выяснить, нет ли на дороге какой-либо засады. Случилась стычка с конной охраной Луция. Пролилась кровь. Антоний-младший счёл за благо не ехать в Габии и не поверил военачальникам, обещавшим ему надёжную охрану
[509].
