Суд, однако, состоялся. Зря, что ли в Габиях помост-трибунал с двумя кафедрами посредине для ораторов соорудили?! И поскольку Луций Антоний не явился, то победу законно присудили своевременно прибывшей стороне – Октавиану!
[510]
Итак, война началась. Луций Антоний располагал шестью легионами и мог надеяться на одиннадцать легионов полководца Марка Антония Калена. У Октавиана было четыре своих легиона, стоявших в Капуе, кроме того, шесть легионов ему мог привести на помощь Сальвидиен Руф.
Разным было и финансовое положение противников. Если Луций располагал деньгами из провинций, где его брат не вёл войны, то у Октавиана всё было много сложнее. Все его провинции оказались охвачены войной, и потому деньги пришлось заимствовать из храмовых сокровищниц. Он опустошил Капитолийский храм в Риме, храмы в Анции, Ланувии, Немусе и Тибуре
[511]. При этом он торжественно обещал вернуть изъятые деньги с избытком.
Война тем временем охватывала всё большие и большие территории Римского государства. В Африканских провинциях закрепился наместник Антония Секстий. Ставший союзником Луция царь Мавритании Бокх готовился сражаться с наместником Октавиана в Испании Карриной. К превеликому огорчению молодого Цезаря, былой союзник Брута и Кассия Гней Домиций Агенобарб, располагавший немалой силой: семьюдесятью боевыми кораблями, двумя легионами пехоты, легко вооружёнными воинами, включая стрелков из лука и пращников, стал опустошать земли триумвиров и прежде всего области Октавиана. Высадившись на юге Италии, он нанёс удар по флоту триумвира, захватив часть кораблей, остальные сжёг. После чего осадил город Брундизий
[512].
Всё это заставило Октавиана действовать предельно энергично. Он послал к Брундизию легион воинов и немедленно отозвал Квинта Сальвидиена Руфа с его шестью легионами из Испании в Италию.
Оба противника – Луций и Октавиан – начали наборы в свои войска в Италии, которые оказались успешными у обеих сторон. Однако боевые качества вновь созданных армий весьма заметно разнились. Луций Антоний пользовался широкой поддержкой италийцев, что позволило ему собрать достаточно большое войско, но составляли его в массе своей новобранцы, не имевшие должного боевого опыта и плохо обученные. Что же до войск Октавиана, то они-то как раз оказались высокопрофессиональными, поскольку состояли из опытных воинов и поселенцев колоний, ветеранов недавних гражданских войн. Конечно, и в составе войск Луция были и успешные в прошлом легионеры, и некоторые ветераны войск Марка Антония, но число таковых было невелико. Пришлось даже укреплять армию консула гладиаторами… явное свидетельство нехватки подлинно боевых сил. Луцию, правда, удалось привлечь на свою сторону значительную часть римской знати. В этом ему большую поддержку оказала Фульвия, умело проводившая агитацию среди нобилитета и всадников
[513]. Её свиту как раз сенаторы и всадники составляли, что производило должное впечатление, укрепляя позиции Луция. Иные могли полагать, что действует Фульвия с ведома Антония и, следовательно, в его интересах. На самом же деле триумвир находился в Александрии, где, по словам Плутарха, занимал себя «глупейшими мальчишескими забавами», и «пересказывать все его многочисленные выходки и проказы было бы пустою болтовнёй»
[514].
В Италии же в эти самые дни Луций Антоний и Фульвия, ещё недавно боровшиеся друг с другом, вели совместную войну против Октавиана, с которым Антоний ещё и близко не ссорился, поскольку на тот момент не видел в этом ни малейшей для себя выгоды и какого-либо смысла. А вот ещё один триумвир, Марк Эмилий Лепид, занял в новом гражданском противостоянии в Республике вполне однозначную позицию: он открыто поддержал Октавиана, исходя, думается, из вполне очевидного: Луций Антоний действует без поддержки старшего брата и развязанная им война направлена против триумвирата в целом. Поддержка Лепида и самоустранение Антония, безусловно, способствовали укреплению позиций Октавиана.
Перед началом боевых действий молодой Цезарь выступил перед собранием сенаторов и всадников со следующей программной речью: «Я хорошо знаю, что партия Луция подозревает меня в слабости или трусости за то, что я не выступаю против них; эти обвинения будут высказываться и теперь, потому что я вас собрал. Но моя сила заключается в той части войска, которая вместе со мной терпит обиды, будучи лишаема Луцием земельных наделов, сильна и остальная часть, да и всё прочее у меня представляет силу – кроме одной только моей решимости вести борьбу. Ведь неприятно мне вести внутренние войны без крайней к тому необходимости, неприятно употреблять оставшихся в живых граждан для борьбы друг против друга, особенно потому, что эта война не будет только слышна нам из Македонии или Фракии, а разыграется в самой Италии; чего только, не говоря об убитых мужах, не придется испытать Италии, если она станет ареной нашей войны! Вот почему я и колеблюсь; и теперь ещё раз я заявляю, что ни я ничем не обидел Антония, ни сам я не испытал от Антония никакой обиды. К вам я взываю, чтобы вы ради себя самих выступили с порицанием партии Луция и добились ее примирения со мной. А если они и теперь не послушаются, тогда я тотчас же покажу им, что то, что я делал до сих пор, было вызвано благоразумием, а не трусостью; вас я прошу быть свидетелями моих слов и перед самими собой и перед Антонием и прошу вас объединиться против дерзости Луция»
[515].
Блестящая, замечательно продуманная речь, достойная того, чьё имя носил теперь Гай Октавий! Особо подчёркнуто нежелание новой гражданской войны, гибельной для Италии. Но и сила своей военной опоры указана, и дружба с Марком Антонием подтверждена. Таким образом, единственным виновником начавшейся уже на деле новой гражданской войны оказывается Луций. О Фульвии политкорректно ничего не сказано, что со временем должен оценить Антоний. Наконец, дано жёсткое обещание доказать всем, что он, наследник божественного Юлия, не трус и решительности ему не занимать. И это была чистейшая правда. Да, военными талантами Октавиан был обделён от природы, но он вскоре всем покажет, как умеет находить их обладателей среди своих соратников и замечательно использовать на погибель всех своих врагов.
Речь Октавиана стала известна Луцию. Но тот ответил, что дело, мол, зашло слишком далеко, триумвир неискренен, войска вот послал к Брундизию, дабы помешать Антонию вернуться в Италию…
Очередная ложь! Легион Октавиана, направленный на юг Италии, должен был помешать Гнею Домицию Агенобарбу грабить побережье и осаждать чрезвычайно важный портовый город. Агенобарб вовсе не был эмиссаром Антония, да и тот, кстати, о возвращении в Италию пока не помышлял, будучи крепко одурманен сладостной любовью Клеопатры.
