Стычки и перестрелки между осаждающими и осаждёнными продолжались. Любопытно, что противники не просто обстреливали друг друга свинцовыми снарядами, но и предварительно писали на них крайне оскорбительные надписи, прежде всего в адрес предводителей своих врагов. Археологи обнаружили близ современной Перуджи множество таких снарядов с очень выразительными надписями
[533]. Выразительность сия проистекает из свойственной во все времена солдатскому юмору резкости в оценке своих противников, совершенно чуждой каким-либо приличиям, принятым в гражданском обществе. Глумления над лысиной Луция Антония были самыми мягкими и безобидными шуточками. Более всего доставалось Фульвии на снарядах, пущенных осаждающими, даром, что и близко её не было в Перузии. Осаждённые главной мишенью избрали, разумеется, Октавиана. Одни желали своим снарядам угодить в клитор супруги Марка Антония, другие писали на таких же свинцовых пулях, что они должны оказаться в заднем проходе Октавиана. Это было попыткой приписать наследнику Цезаря пассивный гомосексуализм
[534]. Справедливости ради отметим, что обвинения в склонности к «постыдному пороку» – так римляне в отличие от греков определяли однополые связи – в отношении Октавиана были совершенным измышлением
[535].
Так нескучно шла эта осада, по имени города вошедшая в историю как Перузинская война. Минул 41 год до н. э., заканчивалась зима следующего 40-го. Поскольку Агриппа и Сальвидиен умело и надёжно окружили город, напрочь лишая осаждённых надежд на возможный прорыв осады, а с внешней стороны серьёзных попыток деблокировать Перузию вопреки стараниям Фульвии не последовало, то конец этого противостояния мог быть только один – капитуляция.
Октавиан со своей стороны делал всё, чтобы осаждённые решились на сдачу. К перебежчикам, среди которых были уже не только простые солдаты, но и некоторые командиры, он проявлял великодушие. Встречал их милостиво, давая понять, что подобное отношение ждёт всех, кто решит сдаться
[536]. Луций, ранее не спешивший с решением о капитуляции, теперь был вынужден учитывать растущие в войске и в самой Перузии настроения. Нельзя забывать, что пораженческий настрой усиливал голод, избавление от какового при продолжении военных действий не предвиделось. У младшего Антония хватало причин для беспокойства, ведь в осаждённом городе ситуация могла разрешиться достаточно простым путём: а вдруг войско решило бы выдать своего незадачливого предводителя победоносному триумвиру, обретя тем самым надежду на великодушное прощение. Милостивое отношение Октавиана к беглецам не могло не способствовать появлению таких мыслей у многих осаждённых. Февраль 40 г. до н. э. стал последним месяцем Перузинской войны. Окончательно осознав безнадёжность своего положения, Луций Антоний созвал войско и обратился к нему с заранее подготовленной и тщательно продуманной речью. Он очередной раз подчеркнул, что затеял эту войну исключительно ради восстановления «государственного строя ваших отцов, воины!»
[537] Вновь заявил, что власть триумвиров превратилась в тиранию. Октавиана опять обвинил в клевете, дескать, он оболгал его, Луция Антония, якобы из жалости к земледельцам препятствующего раздаче земель ветеранам. Особо подчеркнул, что побеждены они не силой и доблестью врагов, а голодом. Получалось, таким образом, что не было у него никаких личных амбиций, и даже за бесславный проигрыш войны он, как бы, не в ответе. Дабы окончательно расположить солдат к себе, Луций заявил, что намерен отправить послов к победителю и готов один нести всю ответственность за случившееся. Пусть с ним триумвир поступает, как захочет, а вот войско – пощадит
[538].
Вскоре состоялась встреча предводителей обеих армий. Луций шёл к Октавиану в сопровождении всего лишь двух ликторов. Октавиан последовал его примеру, чем показал свою готовность проявить великодушие к недавнему противнику. Более того, когда младший Антоний попытался войти в лагерь победителя, показывая этим, что предаёт себя в его руки, то триумвир сам вышел ему навстречу, выйдя за пределы лагеря, прямо демонстрируя, что не желает никакого унижения побеждённого
[539].
В состоявшейся довольно долгой беседе Луций говорил много, Октавиан был краток. В итоге наследник Цезаря явил замечательное великодушие к вчерашним врагам. Вина за мятеж была отпущена всем, кто сражался на стороне Луция, безоговорочно. Здесь, правда, нельзя не отметить, что сильнейшее воздействие на триумвира оказал настрой его собственного войска. Солдаты непрерывно просили Октавиана за воинов Луция, добиваясь полного для них прощения. Октавин, лишь сказав: «Уступаю вашему желанию, пусть вина их будет отпущена без всякого наказания, если в дальнейшем они будут держаться одинакового с вами образа мыслей»
[540], согласился с мнением своих легионеров. Понятно, что не одно великодушие определяло здесь его поведение и не только готовность подчиниться голосу армии. Ведь бывшие легионы Луция становились теперь его легионами. А это немало усиливало военные возможности Октавиана.
Великодушие победоносного триумвира было распространено и на часть жителей Перузии, взывавших к нему со стен города, моля о пощаде. Сам город, однако, он отдал солдатам на полное разграбление. Но поживиться добром перузианцев войску победителей не удалось. В городе вспыхнул пожар. Началом его послужил отчаянный поступок одного из горожан по имени Цестий. Он сам поджёг свой дом и бросился в огонь. В тот день дул сильный ветер, который на удивление быстро разнёс пламень по всему городу. Перузия выгорела за исключением… храма бога огня Вулкана
[541].
Милосердие Октавиана, однако, коснулось далеко не всех сдавшихся ему и на милость победителя уповавших. Те, кого полагали наиболее враждебными к молодому Цезарю, были казнены. При этом Аппиан отмечает, что казни их от своего главнокомандующего шумно требовало войско
[542]. Веллей Патеркул также писал, что «жестокость по отношению к перузианцам объясняется скорее гневом воинов, чем волею полководца»
[543].
Крайне и странно противоречивым представляется в таком случае поведение войска. Требуя и добиваясь великодушного прощения для тех, кто с оружием в руках противостоял им самим, солдаты проявляют поразительную жестокость в отношении мирного населения Перузии… Светоний, впрочем, возлагает вину за жестокие беспощадные действия на самого Октавиана: «После взятия Перузии он казнил множество пленных. Всех, кто пытался молить о пощаде или оправдываться, он обрывал тремя словами: «Ты должен умереть!» Некоторые пишут, будто он отобрал из сдавшихся триста человек всех сословий и в иды марта у алтаря в честь божественного Юлия перебил их, как жертвенный скот. Были и такие, которые утверждали, что он умышленно довел дело до войны, чтобы его тайные враги и все, кто шел за ним из страха и против воли, воспользовались возможностью примкнуть к Антонию и выдали себя, и чтобы он мог, разгромив их, из конфискованных имуществ выплатить ветеранам обещанные награды»
[544].
