О беспощадности Октавиана в отношении сенаторов, бывших в Перузии, сообщает и Аппиан. По его словам, после сдачи города сенаторы «были тогда взяты под стражу, а немного спустя казнены все, кроме Эмилия Луция, который в Риме, во время суда над убийцами Гая Цезаря, открыто голосовал за их осуждение и убеждал делать то же и остальных, чтобы этим покарать нечестное дело»
[545].
Про убиение трёхсот человек на иды марта 40 г. до н. э. пишет и Дион Кассий
[546].
Какие же из этих жутких свидетельств заслуживают доверия, а какие представляются позднейшими выдумками или, по меньшей мере, большим преувеличением?
Прежде всего, невозможно поверить, что Октавиан целенаправленно спровоцировал войну. Столь расчетливый и осторожный и, несмотря на свой двадцатидвухлетний возраст, уже искушённый политик не стал бы так рисковать. Окажись легионы Антония более расположены к его младшему брату, молодой Цезарь мог бы потерять всё. Да и всё поведение Луция – прямое и неопровержимое свидетельство именно его инициативы в развязывании новой гражданской войны. А что говорить о настроениях измученных италийцев? Они могли восстать и без призыва Антония младшего. Так что у вспыхнувшей войны было предостаточно причин. И она вовсе не сулила изначально непременной победы Октавиану. Не забудем замечательной решимости Фульвии, каковая не в последнюю очередь началу войны поспособствовала. Нет, Перузинская война никак не была следствием сверхтонкого коварного умысла молодого Цезаря!
Но вот, что касается сообщений об истреблении трёхсот человек, подобно жертвенному скоту, то они вызывали и продолжают вызывать у историков серьёзные сомнения. Уж больно жестокий, дикий и бессмысленный в своей бесчеловечности поступок, никакими видимыми причинами не объяснимый! Да, Октавиан изначально выступал в роли мстителя за божественного Юлия, но почему именно перузианцы были избраны на роль жертвенного скота? Неудивительно, что в научной литературе и сам факт этого жертвоприношения, а ещё больше число его «участников» традиционно подвергается сомнению
[547]. Критическое отношение к сообщениям Светония и Диона Кассия присутствует в таком фундаментальном издании, как «Кембриджская Древняя История»
[548]. Характерен такой взгляд и для исследователей последних лет
[549]. Так британский историк Адриан Голдсуорти увидел в этих сообщениях влияние «Илиады», где повествуется об убийстве Ахиллесом троянских пленных на похоронах Патрокла. Приведём эти строки:
«Вкруг орошался песок, орошались слезами доспехи
Каждого воина; так был оплакиван вождь их могучий.
Царь Ахиллес между ними рыдание горькое начал,
Грозные руки на грудь положив бездыханного друга:
«Радуйся, храбрый Патрокл! и в Аидовом радуйся доме!
Всё для тебя совершаю я, что совершить обрекался:
Гектор сюда привлечен и повергнется псам на терзанье;
Окрест костра твоего обезглавлю двенадцать славнейших
Юных троянских сынов, за смерть твою отомщая!»
[550]Но, если исходить из версии жертвоприношения как формы отмщения, то параллель между действиями Ахиллеса и Октавиана вовсе не выглядит такой уж удивительной. Нельзя забывать, что молодой Цезарь, имя усыновителя унаследовавший, продолжал выступать в качестве мстителя за отца. Марс Мститель был его покровителем. В Перузинской войне Октавиан также не забывал напоминать всем, что он выступает как борец с врагами божественного Юлия. Не случайно на свинцовых снарядах для пращей его войска присутствуют не только скабрезные надписи в адрес Фульвии и издёвки над лысиной Луция Антония, но и «Mars Ultor» и «Divus Iulius» («Марс Мститель» и «Божественный Юлий»)
[551]. И это довод скорее в пользу подлинности жуткого события во время мартовских ид 40 года до н. э., нежели подтверждение того, что вдохновлённый строками Гомера Светоний, а за ним и Дион Кассий могли приписать Октавиану изничтожение трёхсот знатных римлян, подобно жертвенному скоту. Важнейшим здесь может быть и то обстоятельство, что Луций Анней Сенека свидетельство о гибели трёхсот жертв на четвёртую годовщину убийства Гая Юлия Цезаря сомнению не подвергал. На это в своё время обращал внимание Н. А. Машкин
[552].
В трактате «О милосердии» Сенека противопоставляет крайнюю жестокость молодого Августа кротости и милосердию своего воспитанника Нерона
[553]. Славный философ родился в испанской Кордубе в 4 г. до н. э. Детство его и юность прошли в правление императора Августа. Он мог знать о событиях марта 40 г. до н. э. не только по тем или иным документальным свидетельствам, но и по словам людей, живших в те времена, ещё живых современников тех трагических событий. Особо стоит подчеркнуть: чудовищная жестокость, возможно, проявленная Октавианом в Перузии, в биографии наследника Цезаря, увы, не выглядит чем-либо уж больно удивительным. Напомним, во времена проскрипций он проявил себя наихудшим образом, явно превосходя бесчеловечностью коллег-триумвиров. Совсем незадолго до Перузинской войны, по окончании боёв на Филиппийских полях он также поразил всех просто отвратительной жестокостью. Казнь сенаторов в Перузии после капитуляции Луция Антония многим ли отличается от этого «жертвоприношения»? Также не может быть аргументом в защиту Октавиана то обстоятельство, что он проявил замечательное мягкосердечие в отношении недавних противников – Луция Антония и Фульвии
[554]. Здесь молодой Цезарь руководствовался не эмоциями вовсе, но трезвым и холодным расчётом. Расправа над женой и младшим братом Марка Антония неизбежно вела к прямой и главное непримиримой вражде с коллегой-триумвиром. А она для Октавиана тогда ещё не была желательной. Великодушие к поверженному врагу шло только на пользу авторитету Октавиана. А вот расправа над какими-то сенаторами и всадниками после ужасов проскрипций, в каковых ведь были виновны все триумвиры, не так уж обращала на себя внимание.
К побеждённым предводителям мятежа Октавиан отнесся действительно замечательно великодушно. Луций Антоний был отпущен к брату, но отправиться на Восток не пожелал. Понимал, очевидно, что придётся перед Марком держать ответ за развязанную без его согласия войну, да ещё и бесславно проигранную… В итоге Луций оказался в Испании, где стал её наместником – проконсулом. В этом весьма почтенном звании он и провёл остаток своей жизни. Дата его смерти неизвестна. Не помешал Октавиан также и Фульвии покинуть Италию. Она в сопровождении трёх тысяч всадников прибыла в Брундизий, откуда на пяти военных кораблях, вызванных ею из Македонии, отплыла в Грецию. Вместе с ней покинул Италию и доблестный Планк, чьи военные дела пошли наисквернейшим образом: два его легиона Марк Випсаний Агриппа сумел уговорить через своих посланцев перейти на сторону Октавиана. Планк после этого стал опасаться за свою жизнь и потому счёл за благо присоединиться к Фульвии. Остатки его войска немедленно избрали своим командующим Публия Вентидия Басса
[555].
