Там, где предстоят непростые переговоры, непременно должен появиться толковый посредник. Таковым стал Луций Кокцей, хорошо знавший обоих командующих
[597]. Посредничество это оказалось делом очень нелёгким. Сначала Антоний продемонстрировал Кокцею своё крайнее раздражение, особо упирая на то, что Октавиан не только запер перед ним Брундизий, но ещё ранее овладел его провинцией Галлией, нагло подчинив при этом себе легионы Калена, входившие в его, Антония, войска!
Поняв, что это не известная природная раздражительность доблестного Марка, но возмущение, основанное на конкретных и действительно справедливых претензиях, Луций Кокцей отправился к Октавиану. Тот, в свою очередь, выложил посреднику целую гроздь уже своих обид на действия коллеги-триумвира. Особо он помянул недобрым словом Луция Антония и Фульвию. И действительно, не будь этой затеянной ими злосчастной войны, никаких обид и противоречий между наследником Цезаря и Антонием попросту не появилось бы. А с кем его коллега вступил в союз? Мало того, что примирился с цезареубийцей Агенобарбом, так ещё и отъявленного злодея Секста Помпея своим соратником сделал! Относительно «присвоения» легионов Калена Октавиан пояснил, что никак не мог оставить такую большую провинцию и такую силу – десятки тысяч воинов – малолетнему сыну скоропостижно скончавшегося полководца и наместника.
Кокцей, будучи, что очевидно, от природы выдающимся дипломатом, спокойно пояснил Октавиану ошибочность ряда его позиций. Агенобарб не был в числе прямых убийц Цезаря, его в тот день вообще не было в сенате. А, если не прощать ему дружбы с Брутом и Кассием, то вскоре наследник Цезаря может оказаться в ссоре со всеми. «Ты сам виноват в происшедшем!» – таковы были слова Луция Кокцея, обращённые к Октавиану
[598]. Не мог не произвести на молодого Цезаря впечатления и такой довод посредника: Помпей может напасть и на другие области Италии, беззащитные с моря, если Антоний и Октавиан не помирятся. Наконец, Кокцей напомнил о смерти Фульвии, завершив свою речь словами о том, что теперь, когда её уже нет в живых, обоим триумвирам «остаётся только откровенно высказаться друг перед другом относительно своего взаимного доверия»
[599].
Кокцей сумел убедить Октавиана в необходимости восстановления мира. Тот, правда, отказался писать Антонию, пока идут военные действия, но придумал оригинальный и, как оказалось, действенный ход: он обратился с письмом к Юлии – матери Марка Антония. Её уговоры и доводы, приведённые в пользу заключения нового мирного договора между триумвирами, подействовали на сына. Антоний под влиянием разумных и убедительных речей Луция Кокцея и уговоров матери решился прекратить противостояние. Для этого он как бы отодвинул от себя наиболее одиозных союзников. Помпею он предписал прекратить военные действия в Италии и удалить свои войска и флот на Сицилию. Правда, Антоний постарался успокоить его обещанием, что теперь он сам позаботится о выполнении ранее условленных общих действий. Надо полагать, тем самым он старался сохранить доверие Секста, показав ему, что союз как таковой разрывать не собирается. Агенобарб из-под Брундизия был направлен в Малую Азию, где стал наместником провинции Вифиния, прилегающей к Мраморному и частично к Чёрному морю. Должность весьма почтенная, вновь вводившая Луция Домиция в ряды элиты Римского государства и «обнулившая» и его мятежное прошлое, и служение делу Брута и Кассия. При этом, однако, его мощный флот и легионы полностью оставались в распоряжении Антония. А это было существенным подкреплением сил властвовавшего на Востоке триумвира.
В войске Октавиана, узнав о согласии Антония на мирные переговоры и первые шаги навстречу таковым, немедленно избрали представителей, направленных к обоим главнокомандующим. Они должны были не допустить никаких взаимных обвинений, поскольку при избрании получили строгий наказ добиваться полного примирения сторон, а не судить, кто из двух триумвиров более прав в своих действиях. Состав новых посредников укрепили Луцием Кокцеем, доказавшим в ходе переговоров с каждым из противников свою объективность и завоевавшим как у Антония, так и у Октавиана дружеское расположение. Участниками переговоров стали и близкие друзья триумвиров: Азиний Поллион со стороны Антония и Меценат со стороны наследника Цезаря. «Друзья не дали обоим углубляться в объяснения, но примирили их и помогли разделить верховное владычество» – пишет Плутарх
[600]. Примерно те же слова находит и Аппиан: «Они устроили забвение обеими сторонами всего происшедшего и дружбу Цезаря с Антонием на будущее время»
[601]. Новой гражданской войны удалось избежать, и в Брундизии был заключён мир
[602].
О том, как в результате переговоров триумвиры договорились управлять республикой, сообщает Аппиан: «Цезарь и Антоний разделили между собою всё римское государство, установив границей иллирийский город Скодру, приходившийся, как казалось, приблизительно в середине внутренней части Ионийского моря. К востоку вплоть до Евфрата были провинции и острова Антония, к западу – до океана область Цезаря. Африкой управлял Лепид, как было решено Цезарем. Цезарь, если ничто не изменится, должен будет вести войну с Помпеем, Антоний – с парфянами в отмщение за их вероломство в отношении Красса»
[603]. Особо было оговорено консульство. Должно быть, печальный опыт консула Луция Антония никому из триумвиров не пришёлся по сердцу. Ныне же Антоний и Октавиан «консульскую должность решили занимать поочерёдно и, поочерёдно же, назначать на неё своих друзей»
[604]. Набирать же войска обе стороны должны были в Италии, причём наборы предполагались равными. Таковы были итоги переговоров. Сравнительно с предыдущими договорённостями после Филипп нельзя не отметить заметное укрепление позиций наследника Цезаря. Он теперь узаконил своё обладание всем западом Римской державы и командование легионами, там расположенными. Что ни говори, небольшая Перузинская война принесла Октавиану большие приобретения, а Антонию столь же большие потери позиций на Западе. За это ему следовало бы лишний раз поблагодарить младшего братца, ныне уютно устроившегося в Испании в роли верного наместника молодого Цезаря. Лепид, коему великодушно оставили Африку с приличным его статусу числом легионов, до поры до времени согласился не претендовать на большее и предоставил правителям Запада и Востока самим решать главные проблемы всего Римского государства.
Примерное равенство сил между двумя ведущими триумвирами, с одной стороны, конечно, способствовало миру между ними, тем более, что оба убедились в явном нежелании своих солдат вновь проливать кровь в очередной гражданской войне. Но вот, с другой стороны, крайняя амбициозность, свойственная обоим, рано или поздно должна была столкнуть их в решительной схватке. Ведь очевидной мечтой каждого из них было заветное единовластие во всей Римской державе, а не в какой-либо, пусть и очень значительной её части.
