Корабли Октавиана вышли в открытое море ещё до наступления дня. На лёгкой либурнской галере он объехал все свои суда, ободряя экипажи. После этого, однако, триумвир велел снять с галеры значок полководца, что полагалось делать только во время величайшей опасности. Ведь потеря военачальника в разгар сражения, как правило, равносильна поражению. Потому такая мера позволяла скрыть от неприятеля флагман и лишить того искушения и возможности обезглавить флот. Значит, Октавиан предвидел жесточайший характер предстоящей битвы и вовсе не был уверен в победном для себя её исходе. Помпей также сам возглавлял свой флот. Только в отличие от триумвира для него это было делом обыкновенным, и до сих пор в морских сражениях он преуспевал. Неизвестно, насколько два флота, противостоящие друг другу, разнились по силе, если иметь в виду количество и боевые качества кораблей, а также подготовку и опыт экипажей, но в высшем командовании разница была колоссальная и не в пользу наследника Цезаря.
Помпей дважды атаковал цезарианцев, битва длилась с раннего утра и до самой ночи, завершившись полнейшим разгромом флота Октавиана. «Суда Цезаря были захвачены и сожжены» – так подвёл Аппиан итог сражения на море близ Тавромения
[736]. Сам главнокомандующий истреблённого флота – лишь немногие корабли сумели отплыть в Италию, поскольку не стали дожидаться приказа своего флотоводца – оказался на берегу залива, носившего название Абальского, «с одним только оруженосцем, без друзей, телохранителей и рабов»
[737]. Здесь он настолько потерял веру и надежду на возможный поворот во всей войне, что даже просил спутника убить его, дабы не оказаться в плену у людей Секста Помпея
[738]. По счастью, оруженосец то ли отказался, то ли просто не успел выполнить просьбу своего незадачливого флотоводца. А вскоре «его, ослабевшего и телом, и духом нашли люди, спустившиеся с гор на разведку, и они, чтобы лучше скрыть его, стали передавать его с одной лодки на другую и таким образом переправили к находившемуся недалеко Мессале»
[739]. Сей доблестный легат за семь лет до этого угодил в проскрипционные списки триумвиров, но сумел бежать в Македонию и вступить в войска Брута и Кассия. После битвы у Филипп он не последовал их роковому примеру, а сдал часть армии, находившейся под его командованием, по договору с Антонием триумвирам. Таким образом Мессала обрёл свободу и безопасность. И вот ныне к нему явился совершенно беззащитный Октавиан, один из тех, кто внёс его в убийственные списки, и не его, а Антония Мессала должен был благодарить за исключение из таковых. Если и возникло у него искушение свести счёты, то он таковое преодолел. А, может, просто великодушие было для Мессалы нравственной нормой. В любом случае поступил легат как благородный человек и истинный римлянин, мысли не допускавший о нарушении присяги своему полководцу. Короче, Мессала спас молодого Цезаря и обращался с ним как с верховным повелителем
[740].
Вообще, надо сказать, в войне с Секстом Помпеем Октавиан подвергался опасностям многократно. Порой его жизнь, что называется, висела на волоске. Гай Светоний Транквилл так описывает эти события: «В самом деле, ни в какой другой войне он не подвергался таким и стольким опасностям, как в этой. Когда, переправив часть войск в Сицилию, он возвращался на материк к остальным войскам, на него неожиданно напали военачальники Помпея Демохар и Аполлофан, и он с трудом ускользнул от них с единственным кораблем. В другой раз он шёл пешком мимо Локров в Регий и увидел биремы Помпея, двигавшиеся вдоль берега; приняв их за свои, он спустился к морю и едва не попал в плен. А когда после этого он спасался бегством по узким тропинкам, то раб его спутника Эмилия Павла попытался его убить, воспользовавшись удобным случаем, чтобы отомстить за Павла-отца, казнённого во время проскрипций»
[741].
Придя в себя и успокоившись, Октавиан вновь стал самим собой и немедленно развернул самую активную руководящую деятельность. В отличие от военного – что на суше, что на море – в политической и государственной сфере его руководство было замечательно состоятельным. Меценат по его поручению отправился в Рим, где начались очередные волнения. Верный соратник сумел быстро разрядить обстановку в столице. Бунт был подавлен, ряд главарей понёс наказание
[742]. Учитывая остроту ситуации, войной до крайности усугублённую, вполне можно предположить, что наказание это было исполнено рукою палача.
Благодаря своевременно отданным и чётко исполненным распоряжениям триумвира, положение на Сицилии стало меняться в его пользу. Корнифиций сумел через весь остров пробиться к Агриппе, ставка которого находилась по-прежнему в Милах. Сам флотоводец, успешно воюя и на суше, что было для него делом, даже более привычным, овладел областью Тиндаридой с городом Тиндарисом – местностью, изобиловавшей продовольствием. Всего у Октавиана теперь было в Сицилии 21 легион пехоты, 5000 легковооружённых воинов и 20 000 конницы
[743].
С такими силами Октавиан мог уже переходить в наступление. Помпей внимательно следил за передвижением противника, но в открытый бой не вступал. При всей осторожности он вскоре допустил серьёзную ошибку. Предположив, в каком месте произведёт высадку со своих кораблей Агриппа, Секст двинул туда войска, оставив незащищёнными ряд ранее охраняемых горных обходных путей. Цезарианцев он так и не дождался, а те самые проходы были немедленно захвачены отрядами войска Октавиана. Тогда же солдаты триумвира заняли небольшой городок Артемисий, где по преданию паслись некогда стада солнечного божества Гелиоса и, где боги послали удивительно крепкий сон Одиссею
[744].
«Много там было коров превосходных,
Широколобых, и тучных овец Гелиоса-владыки»
[745].
Мудрый Одиссей запретил своим спутникам трогать божественное стадо, сказав:
«Есть, друзья, и еда и питьё в корабле нашем быстром.
Трогать не станем же этих коров, чтоб беды не случилось,
Ибо все эти коровы и овцы – стада Гелиоса,
Страшного бога, который всё видит на свете, всё слышит.
– Так говорил я. И духом отважным они подчинились»
[746].
Но на беду боги навеяли на Одиссея глубочайший сон:
