Тем временем легионы Плиния, пройдя форсированным маршем через всю Сицилию, достигли Мессаны и заняли её. Октавиан немедленно приказал Агриппе осадить город. К этому подключились и легионы Лепида, лично им возглавляемые. Плиний, прекрасно понимая безвыходность положения, начал переговоры, рассчитывая, очевидно, выторговать пристойные условия сдачи. И здесь неожиданную решимость проявил третий триумвир, об амбициях которого все, включая Октавиана и Антония, уже, вроде как, позабыли. Лепид заключил договор с Плинием от своего имени и, дабы расположить к себе бывшие легионы Помпея, «пригласил» их к участию в разграблении теперь уже беззащитной Мессаны. Те, понятное дело, согласились. Богатый город подвергся страшному разгрому и разграблению.
Благодаря присоединению легионов Плиния, третий триумвир располагал теперь то ли двадцатью, то ли двадцатью двумя легионами
[758]. Опираясь на них, он счёл себя вправе бросить вызов Октавиану, дабы, как минимум, восстановить свою былую политическую значимость. Очевидно и Лепиду вовсе не чужда была мечта о главном в наследстве божественного Юлия – о единовластии.
Войска Лепида стали занимать сицилийские города. При этом они получили приказ не впускать туда солдат Октавиана. Тот спешно прибыл на встречу со взбунтовавшимся коллегой, но разговора не получилось. Самый молодой и самый пожилой триумвиры просто высказали друг другу взаимные претензии, не поскупившись на множество самых обидных слов. Казалось, вот-вот возобновится гражданская война – теперь между Октавианом и Лепидом. Но этого не случилось. В войсках обоих полководцев идея нового вооружённого гражданского противостояния была решительно не популярна. Кроме того, в глазах массы легионеров Октавиан всё же был законным наследником Гая Юлия Цезаря, чьё имя он уже восемь лет носил. Лепид не имел в войсках популярности Марка Антония и не воспринимался как ближайший сподвижник божественного Юлия. Так что настроения в легионах были скорее в пользу молодого триумвира. Таковые тот умело поддержал, пообещав солдатам Лепида много большее вознаграждение, нежели сулил верховный понтифик
[759]. В результате легионы африканского триумвира довольно резво перешли на сторону Октавиана. Лепид пытался задержать своих солдат, не отдавая орлов легионов, но жёсткие слова одного из легионеров: «Мёртвый ты нас пропустишь!» окончательно его сломили. Полностью отчаявшийся Лепид предстал перед торжествующим коллегой, готовый пасть на колени, но Октавиан явил великодушие: он встал при появлении Марка Эмилия и не позволил тому унизиться коленопреклонением. Однако в Рим он отослал уже бывшего коллегу в одежде частного человека, а не в полководческой. Это знаменовало прекращение триумвирских полномочий Марка Эмилия Лепида. Жреческие обязанности Октавиан за ним всё же оставил. Как-никак, тот ведь стал верховным понтификом вослед божественному Юлию… Возможно, наследник Цезаря опасался, что лишение Лепида этого сана произведёт на римлян скверное впечатление
[760]. Но главное, думается, Октавиан былого коллегу возможным соперником уже не считал. Потому и позволил тому спокойно доживать свою, как выяснилось, долгую жизнь. Скончался Лепид в 12 г. до н. э. в возрасте 77 лет, после чего его удачливый соперник, к тому времени уже Император Цезарь Август сам стал пожизненным верховным понтификом.
Теперь под властью Октавиана были и Сицилия, и африканские провинции. Армия его возросла до 45 легионов
[761]. Для сравнения, Антоний располагал в это время лишь 30 легионами. Ныне Марк мог с тоскою вспоминать, как после Филиппийской войны он имел 38 легионов против 11 у Октавиана и 7 у Лепида. Более того, помимо Востока он на Западе контролировал и Цизальпийскую Галлию, и всю Галлию от Пиренеев до Нижнего Рейна
[762]. А вот Октавиан теперь был единоличным правителем и Италии, и всего римского Запада, а также всех африканских территорий, входивших в состав Римской республики. Учитывая, что возможности пополнять свои легионы в Италии наследник Цезаря Антонию так и не предоставил, перспектива их грядущего противостояния не сулила ничего хорошего тому, кто пока ещё владел Востоком.
Любопытно, что сложившийся после разгрома Секста Помпея и устранения Лепида раздел Римского государства между Октавианом и Антонием спустя 430 лет территориально будет почти буквально воспроизведён после смерти императора Феодосия I, когда Восток Империи достанется Аркадию, а Запад – Гонорию. Тот раздел, правда, станет безвременным.
Утверждение полного господства на Западе стоило наследнику Цезаря не просто колоссальных усилий, не раз и сама жизнь его подвергалась опасности. И не только на войне и во время мятежей. Даже в канун его торжества над Лепидом он едва не погиб. Согласно Аппиану, при попытке вступить в лагерь пока ещё коллеги-триумвира Октавиан встретил самое настоящее вооружённое сопротивление: в него кто-то метнул копьё. Правда, панцирь удар выдержал, даже кожа оказалась не повреждена, а поспешное бегство, как некогда под Перузией, позволило избежать дальнейших опасностей
[763]. А вот Веллей Патеркул представил сей эпизод как героический, сопоставив даже молодого триумвира с великими Сципионами – победителями Карфагена. По его словам, «безоружный, в плаще, не имея ничего, кроме имени, Цезарь вошёл в лагерь Лепида, избежав дротиков, брошенных в него по приказу этого негодяя, а его плащ был даже продырявлен копьём, и отважно схватил легионого орла»
[764].
Тем не менее, как видим, Лепиду Октавиан жёстко мстить за случившееся не стал. Отказался он и от преследования бежавшего Помпея. Формальный повод – Секст не имел никакого отношения к убийству Гая Юлия Цезаря
[765]. Тем более что оказался бывший сицилийский правитель во владениях Антония. Преследование Помпея на этих землях могло восточного триумвира и рассердить.
Но к сподвижникам Секста Октавиан великодушия не явил, хотя присутствует и такое мнение
[766]. Оно основано на сообщении Аппианна о «прощении»
[767]. Но вот Дион Кассий прямо пишет о казни (за немногим исключением) ведущих помпеянцев
[768]. Думается, это вполне соответствует характеру молодого Цезаря со столь обычной для него холодной жестокостью. Дело ещё в том, что всю сицилийскую кампанию Октавиан представил римскому народу не только как войну гражданскую, но и как войну против мятежных беглых рабов. В таком случае великодушие просто неуместно
[769].
