Думается, прежде всего поэтому, вернувшись в Сирию в 37 г. до н. э., Антоний немедленно поручил Фонтею Капитону отправиться в Александрию и пригласить Клеопатру в ставку римского главнокомандующего на Востоке. Конечно, здесь не могла не сказаться и явно не забытая любовь. Но только страстью очередную встречу Антония и Клеопатры всё же не объяснить. Судя по всему, это было удивительное переплетение интересов политических, материальных и, в чём нельзя усомниться, подлинно великой любви…
[809]
Необходимую помощь армия Антония, судя по её оснащению, обрела. Но за всё, как известно, надо платить. В 37–36 гг. до н. э. триумвир Востока провёл достаточно неожиданную и малопонятную для большинства римлян территориальную реорганизацию вверенных ему провинций Римской державы. Нетронутыми остались установленные в прежние времена рубежи трёх провинций: Азии, Вифинии и Понта
[810]. А вот часть провинции Сирия – Финикия и Келесирия – перешла под управление Египта
[811]. Царство Клеопатры вернуло себе благодаря великодушию Антония Кипр и Киренаику
[812]. Помимо этого – часть Киликии, Иудеи и Набатейского царства
[813]. Птолемеевский Египет достиг размеров, невиданных с конца третьего века до н. э.
[814].
По словам Плутарха: «Эти дары оскорбили римлян как ничто иное. Антоний и прежде многим частным лицам жаловал тетрархии и целые царства и у многих отбирал престолы, как, например, у иудейского царя Антигона (которого, по его приказу, позже обезглавили на глазах у толпы, хотя до того никто из царей такому наказанию не подвергался). Но в наградах, которыми он осыпал Клеопатру, совершенно непереносимой была позорная причина его щедрости»
[815].
Великий биограф имел в виду, конечно же, безумную страсть Антония к египетской царице… Но это слишком простое объяснение. Перед труднейшей кампанией такой испытанный военачальник едва ли был склонен просто безумствовать. Здесь лучше задуматься, в чём виделась самому Марку необходимость столь серьёзных переустройств на римском Востоке. Конечно, Клеопатру должно было вознаградить за оказанную щедрую материальную и финансовую помощь армии, отправлявшейся в Парфянский поход. Но только ли это? Прежде всего, перекладывая управление рядом областей на плечи подвластных царей, он освобождал легионы для войны, а дань с этих земель продолжала поступать в римскую казну. Что до увеличения владений Египта, то дары сии отнюдь не мешали превращению некогда могущественной державы потомков великого Птолемея Лага в римского вассала. Зависимость Египта от Рима давно уже была очевидной, и, с этой точки зрения, какие-либо территориальные уступки стране-сателлиту на деле не наносили ущерба Римской державе. Возможно, уже тогда Антонию Египет виделся как основа его и римского владычества на Востоке. Можно сказать, столь щедрые дары лишний раз подчёркивали, кто там истинный хозяин! Царство Клеопатры покорно шло в русле римской политики, содействуя походу Антония на Парфию. Своего интереса у египтян быть не могло, ибо появление парфянских конников на берегах Нила исключалось, а захват Римом новых владений царству Лагидов ничего не давал.
А пока что встреча с конницей царя Фраата предстояла легионам Антония, уже расположившимся в пределах Армении. Ход боевых действий мог развиваться по двум сценариям. Первый – зимовка без спешки в пределах союзного царства и весной 36 г. до н. э., пока парфяне ещё не успеют сняться с зимних квартир, быстрое наступление и захват Мидии Атропатены, царь которой на самом деле жаждал избавиться от парфянского владычества. Второй вариант – немедленно продолжить поход и как можно скорее достигнуть столицы царства Мидии Фрааспы. Именно его, не колеблясь, и выбрал Антоний. Скорее всего, он полагался на очевидное превосходство своих сил. У царя Парфии было в строю не более 40 тысяч воинов
[816], и в открытом сражении против римлян шансов на победу он не имел. Осада Фрааспы не представлялась делом затруднительным. Да, это была, безусловно, сильная крепость, но римское войско с союзниками имело огромную численность. К тому же, применение великого множества осадных и штурмовых средств не оставило бы осаждённым каких-либо надежд на успех обороны. Но вот тут-то, явно поспешив с началом похода, Антоний совершил роковую ошибку, оказавшую решающее влияние на исход всей кампании.
Обоз, понятное дело, не мог двигаться столь же быстро, как армия, тем более учитывая гористый характер местности. Антоний, стремясь поскорее осадить Фрааспу, оставил обоз, как ему казалось, под надёжной охраной двух легионов во главе с легатом Статианом.
Худшее, что случается на войне – это недооценка сил и способностей противника. Антоний таковую и совершил. Царь Парфии, как выяснилось, оказался толковым полководцем. Он разработал эффективный план противодействия римскому вторжению и, что самое печальное для триумвира, последовательно его осуществил. Парфянские войска, не ввязываясь в открытые бои с противником, отступали вглубь страны, постоянно чиня неприятелю препоны и успешно нападая на отдельные его отряды
[817]. Разведка в царском войске действовала отменно, да и сама война-то велась на местности, прекрасно парфянам знакомой. Когда Фраат узнал, что римский обоз отстал от основных сил армии, он немедленно двинул туда большие силы своей конницы. Она «зажала Статиана в кольцо и перебила десять тысяч римских солдат. Сам Статиан тоже погиб, машины варвары изломали и разбили. Кроме машин, в их руках оказались множество пленных, и среди них – царь Полемон. Эта неожиданная неудача в самом начале, разумеется, привела в глубочайшее уныние Антония и его людей»
[818]. Важнейший союзник римлян – армянский царь Артавазд немедленно сделал вполне обоснованный вывод, что война эта ничего, кроме поражения и римлянам, и тем, кто за ними пошёл, не сулит. Потому всё его войско снялось с места и покинуло стан Антония. К армянам присоединилась и часть других союзников. Общая численность ушедших составила 16 тысяч человек
[819].
Во Фрааспе стало известно о бедах римлян. Осаждённые немедленно осмелели, их вылазки участились. Во время одной из них горожане атаковали римских солдат, находившихся на насыпи, возводимой по приказу Антония, дабы с её помощью забраться на стены города. Не ожидавшие столь дерзкого нападения легионеры обратились в бегство. Разъярённый Антоний безжалостно покарал беглецов децимацией – казнью каждого десятого из числа бежавших. Наказаны были и остальные войска: им в качестве пайка вместо пшеницы был выдан ячмень
[820].
