Такой отчаянной мерой триумвир сумел укрепить на время дисциплину, но перспективы войны от этого радужными не стали. Римская армия теперь находилась меж двух огней: с одной стороны она продолжала осаду Фрааспы, без особых надежд на успех, с другой – подошедшая армия Фраата IV сама осадила римлян. Очень острой для легионов стала усилившаяся нехватка продовольствия. Добывать его в округе становилось всё труднее и труднее, при этом потери убитыми и ранеными неуклонно росли. Свои трудности были и у парфян. Приближались холода, а они не привыкли на войне зимовать под открытым небом. Потому царь опасался, что, если римляне, чья стойкость была ему ведома, проявят твёрдость и не покинут зимой своего лагеря, то его войско может просто-напросто разбежаться
[821]. Тогда Антонию достанется победа, им вовсе незаслуженная и потому для Парфии и её правителя вдвойне обидная.
Хитроумный Фраат нашёл выход из положения, совершенно его устраивающий и, на первый взгляд, не самый обидный для римлян. Царь предложил Антонию заключить перемирие во спасение жизней отважных воинов обеих армий. Марк после колебаний выдвинул свои условия: возврат орлов Красса и пленных из его легионов, а также свободный уход своей армии за пределы Мидии Атропатены. Фраат возвращать орлов и немногих ещё живых пленных отказался, но мир и безопасность войску Антония, если тот немедленно снимется с лагеря, обещал. Римский военачальник решил принять условия парфянина. Через несколько дней легионы оставили свой лагерь под Фрааспой. Понимая, что в глазах воинов он выглядит явно не героем, триумвир – мастер зажигательных речей, не раз увлекавший за собой десятки тысяч солдат, на сей раз попросил объяснить войску суть происходящего Гнея Домиция Агенобарба
[822].
Но мирным и безопасным возвращение римского войска не стало. Собственно, парфянский царь исполнять своё обещание и не собирался. Фраат не мог отказаться от искушения уготовить Антонию судьбу Красса, да и месть за Пакора подвигала парфян на продолжение боевых действий. Благо не все местные жители были враждебны Риму. Некий мард – иранское племя, обитавшее на стыке Мидии и Южной Армении – был преданным сторонником римлян и доблестно сражался на их стороне в злосчастной битве, когда парфяне захватили весь обоз осадных машин армии Антония. Потому к его словам следовало отнестись с доверием. Он сообщил римскому полководцу, что парфяне и думать не думают о соблюдении мирных договорённостей, но ждут, не дождутся, когда при отступлении легионы окажутся на открытой равнине. А вот там их конница и постарается повторить Карры. Мард (имя его до нас не дошло) посоветовал Антонию держаться поближе к горам. Этот маршрут был предпочтительней ещё и потому, что проходил по населённой местности, где можно было добывать продовольствие
[823]. Антоний, поколебавшись, совету верного сторонника римлян последовал. Марда, правда, на всякий случай заковали в оковы. Впрочем, он сам и предложил такую гарантию своей верности.
Парфяне, раздосадованные переменой ожидаемого маршрута легионов, всё равно организовали преследование войска Антония и вскоре сумели создать для римлян трудности. Им удалось разрушить запруду на одной из рек этой местности, и хлынувшая вода затопила дорогу, по которой отступали войска. Прекрасно понимая искусственную природу внезапного наводнения, Марк приказал войскам строиться в боевой порядок. Ожидая скорой атаки парфян, триумвир повелел оставить в построении специальные проходы, через которые могли пройти легковооружённые воины. Они должны были выбежать навстречу парфянской коннице и засыпать всадников метательными копьями, а также градом пущенных из пращей камней и свинцовых снарядов.
Всё произошло так, как и предполагал Антоний. Конные парфяне обрушились на не закончившую ещё боевое построение римскую пехоту, но тут их самих атаковали легковооружённые солдаты. Конные лучники смогли нанести им немалый ущерб, но и парфянские потери оказались значительными. Отступив и перестроившись, парфянская лёгкая кавалерия ринулась в новую атаку. Но тут им навстречу ударила выстроенная плотным клином тяжёлая кельтская конница римского войска. На ограниченном пространстве тяжеловооружённые всадники в плотном построении всегда брали верх над лёгкой кавалерией. Парфяне были рассеяны.
Успех боя стал хорошим уроком для римлян и далее. «Это научило Антония, как нужно действовать, и, усилив множеством копейщиков и пращников не только тыл, но и оба фланга, он выстроил походную колонну прямоугольником, а коннице дал приказ завязывать бои с противником, но, обращая его в бегство, далеко не преследовать, так что парфяне, в продолжение четырёх следующих дней не имевшие над римлянами никакого перевеса, – потери с обеих сторон были равны, – приуныли и, под предлогом надвигающейся зимы, уже сами подумывали об отступлении», – пишет Плутарх
[824].
Всё шло относительно благополучно, и, казалось, серьёзные беды римлянам не грозили. Но, действуя сам продуманно и осторожно, Марк Антоний, увы, не сумел оказать соответствующего влияния на своих подчинённых. Иные из них слишком вдохновились успешным движением войска и умелым противодействием парфянам. Захотелось большего – победных сражений. И вот один из наиболее решительных легатов Флавий Галл сумел выпросить у главнокомандующего отряд войска, с которым вознамерился победно атаковать парфян. Антоний неосторожно это предложение принял. Итог оказался самым печальным. Отважный, но недальновидный Флавий вопреки успешной тактике последних дней увлёкся атакой. Парфяне этим умело воспользовались и окружили оторвавшийся от главных сил римский отряд. Тут же в дело вступили их лёгкие конники, метко осыпая врагов стрелами. Галл осознал гибельность своего поступка и стал отчаянно, но, увы, запоздало взывать о помощи. На его призывы другие легаты откликнулись, однако действовали бестолково, направляя на подмогу окружённым воинам небольшие отряды, которые один за другим сами становились жертвами парфянских лучников. Наконец, на выручку был вынужден устремиться сам Антоний, возглавивший отозванный из головы колонны Третий легион. Парфяне были остановлены, окружённые спасены. Правда, безумно отважный Флавий Галл, получив в грудь четыре вражеских стрелы, вскоре умер
[825]. Потери оказались немалыми: убитых было не менее трёх тысяч, и пять тысяч раненых товарищи принесли в лагерь. Антоний, потрясённый трагическим исходом сражения, ввязаться в которое он незадачливому легату сам разрешил, теперь обходил лагерные палатки, где лежали спасённые, пытаясь их ободрить. «Раненые радостно принимали его рукопожатия, просили идти к себе, позаботиться о собственном здоровье, не сокрушаться так горько, называли своим императором и в один голос говорили, что, пока он цел и невредим, – их спасение обеспечено»
[826]. По словам Плутарха, «тогда сочувствием к страдающим и отзывчивой готовностью помочь каждому в его нужде он вдохнул в больных и раненых столько бодрости, что впору было поделиться и со здоровыми»
[827].
