В целом, в дни столь непростого отступления римлян от Фрааспы обратно в пределы Армении Антоний, что нельзя оспорить, проявил себя как умелый и знающий военачальник
[828]. В противном случае всё римское войско могло бы остаться на просторах Мидии Атропатены. В то же время в этом походе проявились и слабые стороны Марка как полководца. Слишком поспешное продвижение войска обрекло ценнейший обоз армии на погибель, что сразу сделало невозможной успешную осаду мидийской столицы. В случае с Флавием Галлом Антоний показал неспособность жёстко контролировать своих легатов, не позволяя им авантюрных действий. А ведь это – первейший долг главнокомандующего!
Всего поход Антония от Фрааспы до пограничной между Мидией и Арменией реки Аракс длился 27 дней. Во время отступления римлянам пришлось выдержать 18 непростых, временами и тяжёлых оборонительных боёв. Фраат настойчиво преследовал легионы, стремясь нанести им как можно большие потери, если уж не удалось окружить и уничтожить всё вражеское войско. И, увы, ему это удалось. Веллей Патеркул пишет о том, что Антоний лишился четверти всего войска
[829]. По сведениям Плутарха, когда уже на земле Армении был устроен смотр войска, то установленные потери составили 20 тысяч пехотинцев и 4 тысячи всадников
[830]. Возвращение в собственно римские владения в условиях суровой зимы и беспрерывных снегопадов унесло жизни ещё 8 тысяч человек
[831].
Хотя Антоний и пытался бодриться, называя свой поход победой
[832], но это был неумелый обман. Кампания была полностью провалена. Кого в этом винить? Себя – такое исключалось. Да и войско, любившее своего полководца, продолжало, как мы видим, именовать его императором – победителем. Потому виновник был найден в Армении. Таковым сочли царя Артавазда II. Проходя через его владения, Антоний, однако, не рискнул в чём-либо обвинить армянского венценосца, понимая, насколько римское войско ослаблено. Наоборот, он сделал вид, что не помнит о предательском бегстве Артавазда II от стен Фрааспы. С самим правителем Марк беседовал, оказывая тому подобающие царские почести.
Парфяне тем временем праздновали победу. Довольный исходом войны царь Фраат велел перечеканить захваченные в огромном количестве в качестве добычи во время разграбления злосчастного обоза тетрадрахмы Антония и Клеопатры
[833]. Теперь на них красовался его лик. Мы не знаем, как отреагировали триумвир и царица Египта на такое унижение, но на отмщение никаких сил не было.
Из Армении Антоний прибыл в Финикию. Здесь на берегу моря в деревушке под названием Белое селение, близ города Сидона, он дожидался Клеопатру, каковую вызвал на очередную встречу. Конечно, не трудно догадаться, насколько триумвир истосковался по любимой женщине, но была и веская прозаическая материальная причина: царица должна была доставить из Египта одежду для крепко поизносившихся в тяжелейшем походе воинов, а также побольше денег, дабы и ущерб от утраченных в походе тетрадрахм восполнить, и, главное, жалованье солдатам выплатить.
Однако, «царица задерживалась, и Антоний, терзаемый мучительной тревогой, часто и помногу пил, но даже хмельной не мог улежать за столом – посреди попойки он, бывало, вскакивал и выбегал на берег, поглядеть, не плывет ли египтянка, пока, наконец, она не прибыла, везя с собою много денег и одежды для воинов. Некоторые, правда, утверждают, будто одежду Антоний получил от неё, а деньги солдатам роздал из собственных средств, но сказал, что это подарок Клеопатры»
[834]. Последнее, скорее всего, было злоязычием. Зная, как болезненно реагируют римские легионеры на задержку жалованья, Марк не стал бы томить их ожиданием лишь для того, чтобы потом в наилучшем виде представить любимую царицу.
Из Финикии Антоний и Клеопатра отбыли в Александрию, где триумвир и задержался надолго. Следующую зиму 36–35 гг. до н. э. он провёл в столице Египта вместе с возлюбленной. К этому времени у них было уже трое детей. Старшие – двойняшки – носили имена Александр Гелиос (Солнце) и Клеопатра Селена (Луна). Оснью 36 г. до н. э. родился ещё один сын, получивший традиционное для династии Лагидов имя Птолемей Филадельф (Братолюбивый). Известно, что в том же 36 году в Александрию прибыл и старший сын Антония и Фульвии Антилл.
Тем временем нежданно напомнил о себе бывший владыка островной державы Тирренского моря Секст Помпей Магн. Ныне он, правда, был всего лишь жалким беглецом. Луций Анней Флор очень выразительно описал положение Секста после поражения при Навлохе и оставлении им Мессаны: «Со времени Ксеркса не было столь печального бегства. Тот, кто прежде командовал флотом в 350 кораблей, бежал на шести или семи судах с погашенными на флагмане огнями, бросив в море перстни, дрожа и оглядываясь»
[835]. Строго говоря, бежал Помпей с 17 кораблями, но это не делало его исход из Сицилии более почётным.
В дороге Секст быстро успокоился и начал действовать – в надежде поправить свои, на первый взгляд, совершенно безнадёжные дела. Прежде всего, дабы обрести некоторую финансовую опору, он в Италии, на мысе Лациний, ограбил храм богини Юноны, который был знаменит наличием там богатых пожертвований
[836]. Далее путь Помпея лежал в Малую Азию, в Митилену. Город сей был ему знаком. Некогда, будучи ещё ребёнком, Секст находился там с матерью, пока его отец сражался с Гаем Юлием Цезарем. После роковой для себя битвы при Фарсале Гней Помпей забрал оттуда сына. И вот судьба вновь привела Секта в памятные с детства места. Тогда у мальчика вся жизнь была впереди. Ныне, хотя был он отнюдь не стар – по одним сведениям около сорока лет, по другим – немногим за тридцать, – будущее его было в густом-густом тумане. Впрочем, неисправимый оптимист Секст Помпей не унывал и мечтал вскоре вернуться к активной военной и политической деятельности. Для начала он замыслил стать союзником Антония. Ведь было же совсем недавно время, когда они нашли общий язык! Заключить новое соглашение с Антонием Секст надеялся после возвращения триумвира из похода на Парфию. Ведь в случае его победоносного завершения тот должен был бы пребывать в великолепном настроении, и его всем известное великодушие непременно распространилось бы и на Помпея. Более того, бывший сицилийский владыка предстал бы перед Марком как очевидная жертва Октавиана, которого легко было представить как злостного нарушителя Путеольских соглашений. Секст прекрасно был осведомлён о крайне сложных отношениях двух оставшихся триумвиров и потому его надежды примкнуть к одному из них против другого вовсе не выглядели беспочвенными. Но вскоре, однако, в Митилену пришли слухи о поражении легионов Антония в Парфянском походе и об огромных потерях. «Vae victis!» – «Горе побеждённым!». Эти слова разорителя Рима, вождя галльского племени сенонов Бренна, сказанные в далёком 390 г. до н. э., потомки Ромула никогда не забывали. Более того, они стали постоянным руководством к действию. Потому Помпей рассудил: и зачем теперь искать союза с тем, кто очередной раз унизил римское оружие в бесславном походе на Парфию? Тем более, что иные слухи сообщали о судьбе Антония, подобной участи Марка Красса… Вскоре, правда, пришли точные сведения: поход неудачен, но триумвир жив-здоров и готовится к реваншу. В этом случае резонным представлялось предложение не просто союзничества, но раздела власти на Востоке
[837]. Для этого Секст направил своё посольство в Александрию, куда вернулся Антоний. Более того, явно переоценивая значимость своего нынешнего статуса, Помпей развернул воистину лихорадочную дипломатическую деятельность, как будто он всё ещё был властителем державы. Его посланники прибыли во Фракию и Понт ко дворам местных царей. Неизвестно, как принял таковых фракийский правитель, но в Понте люди Секста царя не застали. Он, как мы помним, пребывал в плену, в каковой угодил после разгрома легионов Статиана парфянами. Впрочем, Понт интересовал беглого сицилийца не только в качестве союзника, но и как страна, через которую он мог бежать в случае очередной неудачи в Армению. То, что армянский царь всё же вынужденно сохранял верность Риму, похоже, было, Помпею неведомо. Зато он помнил, как уверяет Аппиан, пример Лабиена
[838]. Тот ведь сумел с боями пройти всю Азию, побывать среди ведущих военачальников царя Орода… Так почему бы и царю Фраату не обрести у себя на службе римского полководца, да ещё и родного сына славного Помпея Великого?
