В той или иной степени войсковая разведка, а также сторожевая и дозорная службы были налажены у всех племён, а с появлением государственных образований — и во всех государствах.
Так было и в Риме.
Повествования всех античных историков, хоть немного писавших о каких-либо боевых действиях, пестрят сообщениями о войсковых разведчиках и лазутчиках, об удачных и неудачных засадах, о захватах пленных, которые давали важные показания, о том, как правильно или неправильно кто-то из полководцев организовывал сторожевую и дозорную службы и к чему это привело. Об этом пишут Тит Ливий и Веллей Патеркул, Аппиан и Плутарх, Диодор Сицилийский и Полибий, Светоний Транквилл и Корнелий Тацит, Дион Кассий и Геродиан, Анней Флор и Аммиан Марцеллин. Чрезвычайно важны в этом плане воспоминания выдающегося римского полководца Гая Юлия Цезаря и продолжившего его труд консула Авла Гирция. Очень важны и посвящённые исключительно военному делу работы Секста Юлия Фронтина и Вегеция.
На базе многолетнего опыта выработались приёмы распознавания ухищрений противника. Например, Фронтин приводит случай, когда «консул Эмилий Павел во время Этрусской войны, собираясь у города Ветулонии спустить войско на равнину, издали наблюдал множество птиц, поднявшихся из лесу в необычно быстром полёте; он сообразил, что там скрывается какая-то засада, так как птицы, во-первых, были встревожены; во-вторых, взлетели сразу во множестве. Он выслал разведчиков и обнаружил, что десять тысяч бойцов угрожают там перехватить римский отряд; направив легионы с другого фланга, чего не ожидали неприятели, он их разбил» [Front. «Strat.», I, II, 7].
Подобных разведывательных признаков, помогающих выявить засаду или обнаружить скрытный манёвр неприятеля, узнать о подходе подкреплений или установить, чем занят противник, было множество. О подходе подкреплений можно было узнать, заметив появление в неприятельском лагере новых солдат или новых знамён, по различным сигналам, подававшимся в лагере. Даже если приход подкреплений скрывался, о нём узнавали по пыльной одежде и загоревшим от похода лицам вновь прибывших, по их отощавшим от похода коням. О неприятеле можно было получить ценнейшую информацию от местных жителей и перебежчиков. Важнейшим способом получить информацию был и захват «языка». У пленных, не желавших отвечать на поставленные вопросы добровольно, все их тайны вырывались с помощью пыток. При любой возможности данные войсковой разведки сопоставлялись со сведениями агентурных источников и всей другой ранее накопленной информацией.
Притупление бдительности, небрежность в организации войсковой разведки, дозорной и сторожевой служб была чревата тяжелейшими последствиями. В 217 г. до н. э. римский консул Гней Фламиний, защищавший от карфагенян Этрурию, слишком увлёкся преследованием вторгшегося в Италию карфагенского полководца Ганнибала. Если верить Титу Ливию, «консул был человеком безрассудным, и судьба питала его опрометчивость успехами на войне и в гражданской деятельности» [Т. Liv., XXII, 3, 4]. Многие римские полководцы назначались, исходя не столько из их полководческих талантов, сколько из знатности. Таким был и Гней Фламиний. Самоуверенность этого человека усугублялась тем, что несколькими годами ранее ему удалось нанести ряд поражений галльским племенам Северной Италии и даже удостоиться за это триумфа. Однако прежние военные успехи Гнея Фламиния были обусловлены тем, что ранее он воевал с племенами, значительно уступавшими римлянам и в вооружении, и в знании военного дела. Ганнибал же был совершенно иным и гораздо более опасным противником: «через заранее высланных разведчиков он уже знал, что римское войско стоит под стенами Арретия (одного из городов Этрурии — В. Д.), и начал подробно осведомляться о нраве и замыслах консула, о свойствах местности, её дорогах, возможностях иметь продовольствие и вообще обо всём, что следовало знать» [Т. Liv., XXII, 3, 1–2]. Узнав о вспыльчивом характере консула, Ганнибал «начал дразнить его и выводить из себя» [Т. Liv., XXII, 3, 5], разоряя селения между Арретием и Фезулами и стараясь выманить тем самым консула с удобных для обороны позиций на невыгодную для боя местность.
В предыдущем году Ганнибал уже нанёс римлянам ряд поражений, и другие римские военачальники на военном совете уговаривали Фламиния не спешить давать сражение, а дождаться подхода резервов и армии второго консула. Но Фламиний счёл для себя позором бездействовать в то время, как Ганнибал опустошает поля богатейшего района Италии, и приказал выступать, причём настолько спешил, что даже не позаботился об организации боевого охранения. Именно это и нужно было Ганнибалу, подготовившему римлянам засаду у Тразименского озера. 22 июня 217 г. до н. э. римский консул, благодаря своей беспечности, угодил в эту ловушку вместе со всей своей армией. «Фламиний подошёл к озеру ещё накануне, на закате солнца; на следующий день, едва рассвело, без предварительной разведки он прошёл через теснину, и лишь когда войско стало разворачиваться на равнине, увидел перед собой врага, стоявшего напротив; засаду с тыла и сверху он не заметил. Пуниец добился своего, римляне, стеснённые горами и озером, были окружены вражеским войском. Ганнибал подал сигнал: напасть всему войску. Солдаты сбежали вниз, как кому было ближе; для римлян это оказалось неожиданностью, тем более что туман, поднявшийся с озера, был на равнине густ, а на горах редок, и неприятельские воины, хорошо различая друг друга, сбежали со всех холмов разом. Римляне, ещё не видя, что они окружены, поняли это по крикам. Бой начался с разных сторон раньше, чем солдаты успели построиться, вооружиться, выхватить мечи» [Т. Liv., XXII, 4, 4–6]. Римляне дрались отчаянно. Да и сам Фламиний отнюдь не был трусом: он попытался, как мог, восстановить расстроенные ряды и организовать отпор. Однако переломить ход битвы было уже невозможно: «в шуме и тревоге нельзя было услышать ни совета, ни приказания. Солдаты не узнавали даже своих знамён и легионов; у них едва хватало духа взяться за оружие и приготовить его к битве; оно стало для них скорей бременем, чем защитой. К тому же густой туман заставлял полагаться больше на слух, чем на зрение. Люди оборачивались на стоны раненых, на крики схватившихся врукопашную, на смешанный гул голосов, грозных и испуганных. Одни, убегая, наталкивались на сражающихся и присоединялись к ним; других, возвращавшихся на поле боя, увлекала за собою толпа бегущих» [Т. Liv., XXII, 5, 3–5]. Почти три часа римляне держались, но когда был убит консул, строй римлян рассыпался и началось повальное бегство. Было перебито около пятнадцати тысяч римлян и ещё почти шесть тысяч римских солдат вынуждены были сдаться в плен, а уцелевшие десять тысяч рассеялись по всей Этрурии, пробираясь к Риму. Ганнибал же потерял всего две с половиной тысячи человек. «Такова была, по словам Тита Ливия, знаменитая битва у Тразименского озера — одно из самых памятных бедствий народа римского» [Т. Liv., XXII, 7, 1].
Надо сказать, что римляне умели извлекать уроки из своих поражений. С этого времени они уделяли гораздо больше внимания организации своей дозорной и сторожевой служб. Застать римлян врасплох становилось всё труднее и труднее.
За счёт постоянного изучения и обобщения опыта своих предшественников римские полководцы, как правило, превосходили в знании военного дела своих противников. Войсковую разведку они также организовывали, как правило, на более высоком уровне. Однако и тем, кто воевал против Рима, иногда удавалось довольно простыми приёмами обвести вокруг пальца римских полководцев, причём порой даже очень опытных. Так, Фронтин приводит в пример случай, когда «Коммий Атребат, побеждённый божественным Юлием (Гаем Юлием Цезарем — В. Д.), бежав из Галлии в Британию, прибыл к океану, когда ветер был как раз попутный, но начался отлив. Хотя его корабли застряли на обмелевшем берегу, он тем не менее распорядился поднять паруса. Преследовавший его Цезарь издали увидел надутые паруса, полные ветра, и, решив, что враг от него ускользнул по благоприятному курсу, отошёл» [Front. «Strat.», II, XIII, 11].
