– Он не согласился на это?
– Нет.
– Это к лучшему. Когда он уезжал отсюда, у него был с
собой маленький утенок? Отвечайте живее, но не очень громко…
– Да.
– Что он с ним сделал?
Она нервно заговорила:
– Ну, он… Он взял этого утенка и спросил меня, не может
ли одолжить его на пару дней. Обещал его возвратить. Сказал, что хочет
продемонстрировать своему другу тот эксперимент.
– Куда он его дел? И где взял?
– Взял у нас на птичьем дворе. У одной утки большой
выводок… Не знаю, что он сделал с утенком! Когда я его провожала на поезд,
утенка у него не было… Впрочем, я об этом совершенно забыла.
– А теперь слушайте меня внимательно. Отправляйтесь на
птичий двор, прихватите с собой фонарик. Мне безразлично, под каким предлогом
вы это сделаете. Притворитесь в крайнем случае, что ищете кого-то из слуг… или
что вам показалось, будто кто-то ходит возле дома. Возьмите с собой на помощь
одну из собак. Раздобудьте еще одного утенка из того же выводка.
– Я… – Она замолчала.
Услыхав, что собаки снова подняли лай, Мейсон подошел к
окну.
– Еще одна машина, – сказал он.
– Это отец!
Действительно, это был Визерспун, он окликнул собак, и они
сразу же перестали лаять.
– Бегите через внутренний дворик, – распорядился
Мейсон. – Раздобудьте утенка и отправляйтесь в город. Найдите машину, на
которой приезжал Марвин, она стоит у обочины перед домом, где он живет. Машина
не заперта. Суньте утенка вниз под заднее сиденье. Запомните: не спереди, а
сзади. И быстрее возвращайтесь назад.
Она с шумом втянула в себя воздух.
– Можете ли вы мне объяснить…
– Нет! На это нет времени. И никому не рассказывайте,
даже отцу, про этот опыт с тонущим утенком. А теперь за дело!
Она молча повиновалась и побежала к внутреннему дворику,
потому что в коридоре уже раздавались тяжелые шаги Визерспуна. Мейсон вышел ему
навстречу и с беспомощным видом вопросил:
– Хэлло! Как я понял, вы отправились искать меня?
У Визерспуна был растерянный вид.
– Великий боже, мистер Мейсон, вы слышали, что
случилось?
– С Милтером?
– Да.
– Я как раз находился возле его дома, когда туда
прибыла полицейская машина.
– Это ужасно… Я хочу сказать… пойдемте в мой кабинет, я
хочу с вами поговорить, мы попали в ужасное положение!
– Что вы имеете в виду?
– Я… Черт возьми! Вы не хуже меня понимаете, что я имею
в виду!
– Боюсь, что нет.
– Вспомните, я вам говорил, что, когда Марвин Эйдамс
уезжал отсюда, он забрал с собой утенка.
– Ну и что же?
– Этот утенок находится в гостиной Милтера в аквариуме.
– Тот самый утенок?
– Да, вне всякого сомнения. Я его внимательно разглядел
и опознал.
– Как ее зовут? – спросил Мейсон, пока они шли по
коридору.
Визерспун повернулся на каблуках.
– Детектива? Это был мужчина, а вовсе не женщина… Лесли
Милтер.
– Нет, утку.
Визерспун даже остановился от неожиданности.
– Какого дьявола вы шутите?
– Меня интересует имя утки, – спокойно ответил
Мейсон, доставая из кармана портсигар.
– Великий боже, у уток не бывает имен… А это молодой
утенок. Утенок – птица!
– Понятно.
Визерспун, нервы которого, очевидно, были напряжены до
предела, свел брови в одну линию. На этот раз в его глазах не было сердитого
блеска.
– Тогда какого черта вам от меня нужно? Почему вы
спрашиваете имя этого утенка? Уткам никогда не дают имен!
– Но вы же опознали в этом утенке того самого, которого
увез с собой Марвин Эйдамс! – не унимался Мейсон.
Визерспун на секунду задумался, потом зашагал дальше по
коридору, отомкнул двери своей обители и включил свет. Мейсон закурил сигарету
и бросил обгоревшую спичку в пепельницу.
Визерспун сурово заметил:
– Вы выбрали неподходящее время для шуток!
– А я вовсе не шучу.
Кабинет был огромный, с дорогой изящной мебелью. На стене
висели картины, изображающие лошадей и ковбоев, гоняющихся с лассо за
мустангами, а также головы диких животных, охотничьи ружья, дробовики,
патронташи и прочее снаряжение. Стены кабинета были покрыты прекрасно
отполированными высокими панелями из узловатой сосны, а в дальнем конце его
находился роскошный камин, по обе стороны которого в стеклянных шкафах были
выставлены исторические экспонаты Запада. В сочетании с ультрасовременной мебелью
все это выглядело особенно впечатляюще.
Несмотря на владевшее им беспокойство, Визерспун не
удержался и постарался так или иначе привлечь внимание Мейсона к предмету его
гордости.
– Я прихожу сюда, когда хочу забыть о всех
неприятностях и заботах. У меня здесь, как видите, диван, на котором можно
спать. От этой комнаты ни у кого, кроме меня, больше нет ключей, даже у Лоис.
Слуги сюда приходят, только чтобы навести порядок, и то непременно в моем
присутствии. Взгляните на пол, это подлинные индейские циновки из Навойо, их не
во всяком музее можно отыскать… А теперь садитесь и объясните, что вы такое
толковали об этом утенке? Вы что, разыгрываете меня?
Визерспун открыл дверцу настенного бара с двумя рядами
полок, заставленных бутылками различной величины и конфигурации и набором рюмок
и фужеров. А под полками, искусно скрытый за дверью, находился холодильник.
– Скотч с содовой? – спросил он.
– Не сейчас.
Визерспун налил себе шотландского виски, бросил кубик льда,
плеснул немного содовой и залпом выпил три четверти содержимого стакана. Затем
грузно опустился в низкое кресло с металлическими ножками и такими же
подлокотниками, открыл стоящую на журнальном столике резную шкатулку, достал из
нее сигару, нетерпеливо откусил зубами кончик и поднес к ней зажженную спичку.
Рука у него не дрожала при этом, но в красноватом свете пламени спички особенно
ясно были заметны тревожное выражение его лица и глубокие морщины на лбу.
– Вы еще хотите поговорить об утке? – спросил
Мейсон.
Визерспун раздраженно ответил вопросом на вопрос:
– Куда вы клоните?
– Просто я хочу сказать, что для опознания вы должны
были в точности знать, как выглядит интересующая вас утка. Для этого у нее
должны быть какие-то особые приметы, которые отличают ее от великого множества
других уток.
