— Василина! — Перед глазами возникает жалобное лицо Лены. — Компания за шестым управляющего требуют. Хотят пожаловаться на долгое обслуживание.
Выпустив из лёгких недельный запас кислорода, я прикрываю глаза, чтобы собраться. Расстёгиваю лишнюю пуговицу на рубашке, приклеиваю вежливо-роковую улыбку и разворачиваюсь к столу недовольных. Когда включить дуру бывает недостаточно, приходится переходить к плану Б.
— Здравствуйте, уважаемые гости. — Лучась гостеприимством, я обвожу взглядом шесть недовольных физиономий. — Хочу лично принести вам извинения за долгое ожидание. Как вы видите, у нас сегодня аншлаг, а одна официантка некстати заболела, поэтому произошла такая накладка с приёмом заказов.
— Девушка, мы уже полчаса тут сидим, — гавкает парень с бычьей шеей и неестественно огромными руками.
— Меня зовут Василина, — ослепительно улыбаюсь я. — У вас уже успели принять заказ?
Взгляд парня оценивающе ощупывает мою фигуру и поднимается к глазам. От улыбки начинает болеть рот, но я терплю. Все они должны захлебнуться в глубинах моего обаяния. Только так.
— Вот только что приняли, — говорит он уже спокойнее. — А ты, значит, управляющая здесь? Я тебя раньше не видел.
— Скорее всего, потому что вы не были у нас около трёх месяцев. Я здесь недавно работаю.
— Тебя я бы запомнил, Василёк, — плотоядно скалится он под приглушённые смешки своих приятелей. — Может, тогда в качестве извинения номер свой дашь?
Вот уж хрен тебе, фанат стероидов.
— К сожалению, уставом нам запрещено встречаться с клиентами. — Я меняю радужную тональность улыбки на сожалеющую. Типа «Ах как жаль, что такой сочный кусок муженины не про мою честь. Се ля ви». — В качестве извинений за столь долгое ожидание готова предоставить вам десятипроцентную скидку на заказ. И конечно, будем рады, если вы придёте к нам снова. К завтрашнему дню накладки с персоналом будут исправлены, и мы обязательно порадуем вас отменным обслуживанием.
— Десятипроцентная скидка не так интересна, как твои девяносто шестьдесят… — Бычья шея выразительно зыркает на мои бёдра и с ухмылкой добавляет: — Сто.
От такой демонстративной бестактности у меня вспыхивают щёки. Были бы мы в США, я бы во всеуслышанье обвинила мудака в сексизме. А была бы я ещё и чёрной — его наглую рожу растиражировали бы во всех СМИ. Но так как мы находимся в России, а моя кожа белее скатерти на столах, всё, что мне остаётся — это включить дуру:
— Скоро ваш заказ принесут. Ещё раз приношу свои извинения и хорошего вам дня.
********
Пожалуй, сегодня я впервые не рада, что «Роден» пользуется такой популярностью. Официантки бегают в мыле, а от частой смены лиц к вечеру меня начинает тошнить. Отчёт так и остался недоделанным, а это значит, что завтра нужно будет прийти пораньше, потому что половину дня я потрачу на собеседования.
— Я сегодня вообще без ног, — жалуется Лена, растирая лодыжки. — У дочки ещё температура. Похоже, полночи буду рядом с ней скакать.
Мне становится её жалко, и поэтому, как только последние гости покидают зал, я отпускаю её домой, сказав, что ресторан закрою сама. Я устала настолько, что сил хватает лишь на то, чтобы скинуть рабочие туфли и влезть в сандалии на плоской подошве, в которых спокойно смогу дошлёпать до метро.
Включив сигнализацию, я выхожу через чёрный вход и изумлённо таращусь на квадратную фигуру, привалившуюся к стене по соседству.
— Я уже устал тебя караулить, Василёк. Ты всегда позже всех уходишь?
Я даже не пытаюсь скрыть протяжный вздох. Появление бычьей шеи — прямо вишенка на торте этого паршивого дня.
— Нет, не всегда, — буркаю я, решив, что конец рабочей смены — повод перестать быть милой. — Просто сегодня я ресторан закрываю.
И чтобы бычья шея не рассчитывал даже на минимальное внимание, быстро шагаю к просвету арки.
— Ну куда ты бежишь-то так, а, Василёк? — Улыбающееся лицо с грубыми чертами так быстро оказывается напротив моего, что я вздрагиваю. — Меня, кстати, Женя зовут. Я тебя до дома подвезти хочу. Понравилась ты мне очень. Фигурка прямо супер.
— Я же сказала, что нам уставом запрещено встречаться с гостями.
Было бы на улице посветлее, и люди рядом — я бы, конечно, это другим тоном произнесла, но сейчас, когда этот перекачанный похотливо меня разглядывает, приходится сдерживаться.
— Да чего ты мне заливаешь, Василёк? — Продолжая улыбаться, бычья шея обхватывает моё запястье своей лапищей. — В ресторанах официантки через одну снимаются. А я тебе вообще просто покататься предлагаю.
— Руку отпусти мою! — незамедлительно взрываюсь я, потому что терпеть не могу, когда меня лапают посторонние. — В нашем ресторане персонал не снимается, и с тобой я никуда ехать не собираюсь!
Улыбка пропадает с лица моего вынужденного собеседника, делая его вдвойне неприятным.
— А ты чего такая неприветливая резко стала? — цедит он, явно раздражаясь.
Но разве меня это смутит, когда я сама в бешенстве? И так еле на ногах держусь от усталости, а тут ещё этот охреневший сталкер, решивший, что любая из трусов выпрыгнет за перспективу прокатиться на его бибике.
— Я такая неприветливая, потому что ты мне нисколечко не нравишься. И если считаешь, что ржать с приятелями, обсуждая мою фигуру, и хватать за руки — это достойный подкат, то ты, похоже, совсем придурок.
— Слушай, а ты не попутала? — угрожающе рявкает бычья шея и так резко подаётся вперёд, что запах жевательной резинки, которую он гоняет во рту, ударяет мне в ноздри. — Я тебя сейчас, сучку, в машину запихаю и прокачу так, что ног потом не соберёшь.
Гнев, бушующий во мне, неумолимо перебивает страх. Интересно, пора звать на помощь или у идиота шутки такие?
— Ты откуда такой взялся, быдлота сраная? — доносится из арки вибрирующий от ярости голос. — Как с девушкой разговариваешь?
От этого звука со мной происходят чудесные метаморфозы: ноги превращаются в желе, на глазах выступают слёзы облегчения, а на губах некстати появляется улыбка. Ну вот как ему удаётся всегда появляться так вовремя? У Карима будто внутренняя сигнализация срабатывает всякий раз, когда я во что-нибудь вляпаюсь.
Я едва успеваю отпрыгнуть в сторону, когда подбежавший Карим без предупреждения бьёт придурка в лицо. Бычья шея шмякается на землю, и одновременно с этим подворотня оглашается матерным воем.
— Нормально ты? — Карим быстро окидывает меня взглядом и, получив утвердительный кивок, склоняется над упавшей тушей. — Зовут тебя как, охуевший? В какой помойке тебя воспитывали?
Я взвизгиваю, потому что в этот момент бычья шея неожиданно пинает Карима в живот. Согнувшись пополам, он отшатывается, но уже через мгновение снова кидается вперёд, не давая придурку встать. И теперь уже начинается то, чему я была свидетелем пару раз в клубах, когда какой-нибудь пьяный идиот слишком настойчиво ко мне клеился: Карим, бормоча ругательства, начинает его мордовать.
