Потянувшись, он садится и опускает локти себе на колени. Блин, это какая-то специальная поза, чтобы подчеркнуть достоинства фигуры? Кожа на его прессе собралась тонкими складочками, а плечи и бицепсы образовали идеальную волну. Для этого, небось, без рубашки спал.
— Надень что-нибудь, Вася. Кофе попьём?
Я подбираю джинсы с пола, встряхиваю их и сосредоточенно оглядываю, не осталось ли где помятостей. Встряхиваю ещё раз и, отвернувшись, начинаю неспешно натягивать. Позади слышится нетерпеливый вздох, от которого гиена внутри меня заливается издевательским смехом.
— Завтракать будешь? — невинно осведомляюсь я, задёргивая молнию. — Голодный, наверное?
— Голодный ещё со вчерашнего вечера, — отвечает Карим, продолжая смотреть на меня исподлобья. — А что на завтрак?
— Что дам, то и будешь есть, Исхаков. Ты не в «Родене».
С этими словами я вальяжно выхожу из спальни, а, оказавшись за дверью, резко ускоряюсь и несусь на кухню. У нас точно должны быть яйца и помидоры. А если есть сыр, то совсем хорошо. Любое самое отстойное блюдо станет вкусным, если его засыпать горсткой пармезана. Ещё можно хлеб в тостере подсушить, и вообще отлично получится.
Пульс шкалит от восторга. Мы с Каримом будем вместе завтракать, совсем как раньше.
Он появляется на кухне как раз в тот момент, когда я разбиваю яйца в сковороду. Рубашка расстёгнута, лицо и волосы влажные. Я ещё вчерашнюю тушь не смыла, а этот чистюля уже успел душ принять.
— Садись. — Я смахиваю скорлупу в раковину и опускаю перед ним чашку с кофе. Между прочим, ему последний высыпала. Себе пришлось заварить чай. Ох уж эта моя жертвенная сущность.
— Яичница скоро будет готова. Я пока тоже в душ схожу.
Карим кивает и подносит чашку ко рту. Царь, блин. Нет бы сказать спасибо! Это Равиля Марсовна их избаловала: что он, что Радик, что Талгат Юсупович привыкли приглашёнными звёздами сидеть, пока она стол для них накрывает. Я его раньше перевоспитывать пыталась: налью кофе и стою над ним, пока не поинтересуется, в чём дело. Понемногу стал приучаться спасибо говорить, и то через раз.
Закрывшись в ванной, я подхожу к зеркалу и тихо охаю. Яичница могла и потерпеть. Первым делом нужно было стереть эту маску панды и желательно до того, как Карим проснулся. Он, похоже, всё ещё неровно ко мне дышит, если до сих пор не сбежал, сверкая пятками. Ибо сейчас я полнейший антисекс.
Забравшись в душ, взбиваю на голове шапку из пены, чтобы вкусно пахнуть клубникой, и тогда слышу барабанящий стук в дверь.
— Открыто! — выкрикиваю я.
Конечно, открыто, ведь месяца два назад у нас сломался замок.
— Там, по-моему, яичница подгорать начинает, — слышится из-за занавески голос Карима.
— А выключить плиту ты не сообразил? — язвлю я, морщась от попавшего в глаз шампуня.
Пауза.
— Ты скоро выйдешь?
Одновременно смешно и бесит. Перед лицом домашнего хозяйства рассудительный и брутальный Карим превращается в пищащего слепого котёнка в поисках мамкиной сиськи. Проще выйти из душа и выключить плиту самой, чем потратить время, объясняя ему, как это делается.
— Да, скоро! — рявкаю я, начиная истерично смывать с волос пену.
Замотавшись в полотенце, выскакиваю на кухню, которая к этому времени начала пропитываться запахом подгорающих томатов, и выключаю плиту. Карим стоит, прислонившись к подоконнику, и кажется, совершенно искренне продолжает считать, что всё сделал правильно.
— Всего лишь нужно было одну кнопку нажать, — обвинительно тычу в него пальцем и, смахнув со лба налипшие сосульки волос, лезу за тарелками.
Хотела ведь причесаться и выйти свежей и красивой, а в итоге стою мокрая и со слезящимися от шампуня глазами.
— Это сыр сверху? — спрашивает Карим, растягивая вилкой белые нитки «Российского».
— Да, — с вызовом говорю я. — А что?
Он смеётся.
— Я просто спросил, Вася. Очень вкусно.
— Ты, кстати, снова за кофе спасибо не сказал.
— Спасибо за кофе, — произносит он с подчёркнутой вежливостью.
Я отправляю в рот кусок яичницы и довольно хмыкаю. Ай да Вася. Такая вкуснятина получилась из трёх простых ингредиентов. Жаль, что подгорело немного.
— Мне через полчаса надо быть на работе. Довезёшь?
— Знаешь же, что довезу.
— Ну мало ли. А сам, конечно, домой переодеваться поедешь?
— Конечно, — кивает он. — Не ходить же на работе в мятых брюках.
А почему нет? Если вдруг проспала и не успела погладить?
Вслух же говорю:
— Как облупленного тебя знаю, Исхаков.
Карим снова смеётся, а его взгляд неотступно следит за мной. То коснётся мокрых волос, то заденет шею, то задержится на родинке возле рта. От этого кожа покрывается мурашками и я, прикрывшись раздражением, тру её, ворча, что из-за него простужусь и заболею.
После завтрака я строго-настрого наказываю Кариму ждать меня в гостиной, а сама иду в спальню одеваться. Смотрю на смятую кровать и думаю, как было бы здорово, если бы он меня не послушал. Как он сдерживается, понять не могу? Не было ни одного случая, чтобы мы спали вместе и не занимались сексом. И даже когда я на него обижалась, это ничего не меняло — мирились в процессе.
И вот так неожиданно мне становится грустно. Застыв с рубашкой в руках, я гипнотизирую створки шкафа. Может быть, это всё отговорки и Карим меня просто не хочет? Всё-таки много времени прошло. Эльсина ведь сказала: у него были другие девушки.
— Поможешь? — Придерживая пояс юбки, я подхожу к Кариму, сидящему на диване. — Молния тугая.
Он молча встаёт и, заставив меня повернуться, аккуратно тянет замок вверх. Это совсем не кокетство с моей стороны. Не так-то просто на бёдрах, как у меня, застегнуть юбку-карандаш.
— Спасибо, — заключаю я, отходя на безопасное расстояние. — Теперь можем ехать.
Когда двери лифта съезжаются, мне становится ещё грустнее. Будто подошёл к концу уик-энд, после которого нужно возвращаться в суровые будни. И как нас теперь называть, после того как мы просто поспали рядом? Заклятые друзяшки? Карима-то, кажется, всё устраивает.
Ткнув кнопку лифта, я придаю лицу невозмутимое выражение и деловито роняю:
— Наверное, лучше будет, если ты меня пораньше высадишь. Ни к чему лишние сплетни на работе.
Жутко хочется смотреть куда угодно, а не ему в глаза, но я себя пересиливаю. Так может показаться, что я чем-то смущена, а я… В общем, я в порядке.
Карим молча разглядывает меня, а я — его. Вот для чего ему ехать домой переодеваться? Хоть сейчас в рекламе парфюма снимайся. Может, поэтому он так себя и ведёт? Потому что за два года траха на стороне уверился в своей неотразимости? Я-то его в чёрном теле держала, чтобы нос не задирал, но другие вряд ли были такими умными.
