— Так они показывают, что грустят. Вчера в кампусе умер человек, Уилли, и сегодня люди в Свонвэлли грустят, — ответила я, надеясь, что сумела объяснить все максимально доходчиво.
Ласлоу нахмурился.
— Это из-за того, что умер профессор Хелленберг? Но его же никто не любил, — озадаченно произнес Уилли и замер, пялясь на меня. Очевидно ждал дальнейших разъяснений.
Здесь парнишка не ошибался, к профессору Хелленбергу, кажется, вообще никто с теплотой не относился.
— Это неважно. Когда человек умирает — это всегда грустно, даже если ты этого человека не любил.
Ласлоу притих. Очевидно, ему требовалось время, чтобы переварить услышанное.
Уже через несколько минут довелось узреть собственными глазами, что современное общество любит про толерантность говорить, а вот с практикой все еще беда. В столовую вошла компания парней, судя по пирсингу, разноцветным волосами и выдающейся наглости, первый или второй курс, ребята постарше уже иначе пытаются заявить о себе миру. И вот эти птенцы заметили притулившегося напротив меня Уилли и целенаправленно, всей толпой потопали в нашу сторону так мерзко улыбаясь, что я заранее приготовилась к какой-нибудь гадости. С такими рожами не подходят, чтобы сказать «Привет».
— Что, малыш Уилли нашел себе девушку? — протянул самый крупный из них, нависая над растерянно захлопавшим глазами Ласлоу. Парень мог бы сойти за симпатичного, если бы не омерзительное выражение на довольно-таки смазливой морде.
Я подумала про себя, что если «малыш Уилли» сейчас встанет, то прихлебатели этой «звезды дня» поймут, на чьей стороне сила. Хотя причем тут сила? Уилли же как панда — здоровенный, но такой беспомощный и безобидный.
— Деточка, шел бы ты отсюда, — мрачно обратилась я с недоброй улыбкой к задире. — А то конкретно тебе девушки не видать до самого выпуска.
Моя угроза была далеко не пустой, Тета Пи Омега сейчас находилось на вершине социальной иерархии, значит, будучи вице-президентом сестринства, я обладала достаточной властью, чтобы организовать женский бойкот этого урода и его прихлебателей среди большинства студенток.
— Цыпа, — ухмыльнулся от уха до уха недоумок, который провел в Свонвэлли слишком мало времени, чтобы понять, с кем связываться в кампусе категорически не стоит. — Тебе нравятся дебилы?
Уилли опустил голову еще ниже. Он как будто не смел сказать слова против, а обидчики Ласлоу явно наслаждались его молчанием и бессилием. Всегда ненавидела, когда обижали слабых, особенно, когда делали это вот так, по-шакальи.
Вот и сейчас «вожак» разбрасывался оскорблениями, а его присные посмеивались, наслаждаясь спектаклем, не желая подставляться, но при этом и выражая полную солидарность с самым наглым из шайки.
— Мне не нравятся уроды, — лениво протянула я и отвернулась от агрессора. — Повторяю, свободен. Вон пошел.
Понимать человеческий язык младшекурсник не пожелал. Более того, недоумок умостил свой зад рядом со мной и приобнял за плечи.
— Я сам разберусь, что мне делать, красотка.
То, что в столовой воцарилась гробовая тишина, нахалу ни о чем не сказало, как и то, что в нашу сторону пялились практически все обалделыми круглыми глазами. Вот как этому идиоту удалось дожить до своих лет без зачатка инстинкта самосохранения?
Я опомнилась и резко вскочила. Лавка, на которой сидела, очень удачно опрокинулась вместе со слишком много возомнившем о себе шакале.
— Меня. Не трогают. Без моего. Разрешения, — отчеканила я, переступила через лавку и при этом очень «удачно» наступила на руку тут же взвывшего от боли и злости парня. Ничего, потерпит. И пусть благодарит господа, что я сегодня в кроссовках. — И ты нарвался, деточка.
— Тут вы совершенно правы, мисс Сеймур, — раздался позади голос декана.
Я поспешно сошла с руки поверженного врага и развернулась к Куперу. Тот выглядел чертовски разозленным, надо сказать. Почти таким же разозленным, как в моменты встречи с полуголыми барышнями, что посягали на его драгоценную добродетель.
Валяющаяся на полу жертва собственной тупости и наглости не могла до конца оценить масштаб нависшей над ним угрозы.
— Мистер Хаксли, вы в курсе, что ваши действия расцениваются как домогательства? И это весьма порицаемое действие. Не говоря о том, что вы позволили себе публично унижать своего однокурсника, — осведомился весьма по-деловому декан и улыбнулся так ласково, что я бы на месте этого Хаксли уже писала заявление об отчислении.
К сожалению, не все, кому посчастливилось сдать вступительные экзамены в университет, обладают проблесками разума и здравого смысла, потому что вместо ответа на вопрос декана, который вряд ли был риторическим, Хаксли завопил:
— Да вы знаете, кто мой отец?!
Честное слово, нашел кого пугать крутым родителем.
Дин для меня Купер, но для остальных все-таки Лестер, как будто даже с сочувствием вздохнул, а после присел на корточки рядом с павшим в неравном бою местным «злишком» и проникновенно сообщил:
— Нет. И не горю желанием знакомиться с человеком, который вырастил такого сына. Сейчас вы встаете и приносите извинения мисс Сеймур и мистеру Ласлоу за свое омерзительное поведение.
Хаксли скривился и уже хотел было возмутиться, но его перебили.
— А после вас ждет увлекательное занятие — сочинение объяснительной. Ну, или же паковка чемоданов. Если вы думаете, что подобная выходка сойдет с рук, то зря. Кем бы ни был ваш родитель, из университета вылетите.
Разумеется, Хаксли не поверил, что новый декан вот так запросто возьмет и исполнит свою угрозу. Первокурсник подорвался на ноги, обложил руганью и Лестера, и меня, и Уилли, а после выбежал из столовой.
— Минус один, — с довольной улыбкой произнес Купер вроде бы и тихо, но так, чтобы его слова услышали.
И вот это «минус один» произвело на собравшихся достаточно сильное впечатление, в том числе на оставшееся в столовой «шакалье». У них то ли не было крутого папы, то ли все-таки имелись мозги.
Убедившись, что провинившийся студент покинул «поле боя», преподаватель с видом невозмутимым и спокойным пошел за подносом, а после к стойкам раздачи. Декан, похоже, чиниться не собирался и просто планировал поесть в столовой среди студентов, а явился для борьбы за права сирых и убогих.
Смотрели на иностранца теперь странно, то ли с уважением, то ли с сочувствием и злорадством. Черт его знает, как именно Дин Купер умудрился вызвать все эти чувства одновременно, это не особенно меня интересовало. В этот момент я куда больше желала доесть свой обед, а заодно успокоить окончательно расклеившегося Уилли, который, кажется, едва не плакал.
Скорее всего, бедняге и на занятиях доставалось, и мне довелось увидеть только малую толику всех «радостей», которые по милости профессора Ласлоу получил ее отпрыск.
