Чаепитие с Дином показалось мне самым счастливым в жизни моментом. Правда, на следующий день выяснилось, что дом Льюисов обнесли, обойдя магическую сигнализацию, да и обычную тоже. Подозрения пали сперва на маму, гостей Льюисы приглашали редко, да и вся прислуга работала в доме больше десяти лет. Рассказать про Дина я сперва не посчитала нужным, ведь он свой, садовник. Никаких доказательств вины мамы, конечно, не нашли, но от места все равно отказали. На всякий случай.
А через пару недель физиономия Дина Купера появилась в новостях, и я поняла, что новый виток безденежья в нашей семье сугубо моя вина. Правда, маме я так и не созналась, слишком стыдно было.
И вот теперь эта же физиономия, пусть и со следами прошедших лет, мелькает по закону подлости в моем же университете, значится деканом моего же факультета… И этот мерзавец меня попросту забыл!
Ходит по аудитории, сыплет датами и фактами, то и дело пишет на доске, постукивая мелом в каком-то замысловатом ритме и ведет себя как респектабельный член общества! А все вокруг верят, что вот этот обаятельный эрудированный молодой преподаватель действительно вессекский аристократ с прекрасной репутацией.
— Итак, молодые люди, если исходить из всего вышеизложенного… — явно подводил лекцию к завершению Купер, а я с растерянностью осознавала, что занятие, во-первых, уже закончилось, а во-вторых, я все писала исключительно на автомате, даже особо не вникая в смысл.
Нет, я умела и так, за семь лет уже привыкаешь не вникать в информацию, если не считаешь ее полезной, однако история артефакторики всегда была одним из моих любимых предметов. Да я попросту не заметила того момента, когда начала больше внимания уделять собственным воспоминаниям.
Даже Джей, и тот не преминул посмеяться.
— Кажется, первый раз видел, как ты спишь на занятиях с открытыми глазами, — фыркнул однокурсник, когда мы сгребали свой нехитрый скарб после окончания лекции. — Дела сестринства укатали?
В ответ я только пожала плечами. Особенного желания обсуждать дела Тета Пи Омега с Прескоттом не было хотя бы потому, что Джей уже через несколько дней возглавит набег на наш дом с весьма недостойной целью хищения личного имущества девушек.
В конце концов, традиция хищения нижнего белья в начале года в нашем университете в каком-то смысле свята и неукоснительно соблюдается год за годом.
— Выспалась плохо, — отозвалась я. — И даже не вздумай двусмысленно шутить! Прибью!
Разумеется, мою угрозу никто и не подумал принимать всерьез, но Джей решил в кои-то веки меня облагодетельствовать и покладисто заткнулся. Возможно, просто что-то задумал…
Следующей по расписанию стояла пара у профессора Ласлоу, и сразу вспомнился Уилли, ее сын. Стало интересно, как он устроился и как приняли парня на факультете. Вряд ли у бедняги все складывалось удачно. Даже если человек просто уродился таким странным, ему доставалось, а у Уилли ведь еще имелась и матушка, которая тоже наверняка станет веской причиной, чтобы насолить парню.
В конце концов, характер у Эльзы Ласлоу тяжелый, студентов она откровенно донимает. Да что там, эта грымза подчас и преподавателям жить спокойно не дает своими постоянными претензиями и кляузами. Не удивлюсь, что в качестве мести за выходки матери станут портить жизнь сыну, махнув рукой на то, что это совершенно беспомощное и беззащитное существо.
Что характерно, на занятие к профессору Ласлоу явились все с позором изгнанные с прошлой лекции студентки, уже отмытые и переодетые. Одним из самых ярких недостатков миз Ласлоу была злопамятность, так что ни пропускать ее занятия, ни являться на них чересчур смело одетыми просто не рисковали. Дурной характер преподавателя магоконструкции считался тем самым лихом, которое лучше не будить ни под каким видом.
Пока ждали профессора, я решила поинтересоваться у однокурсницы Лиззи Смитсон, которую до недавнего времени считала человеком адекватным, что за поветрие накрыло девушек. Ну ладно, новый преподаватель красив, харизматичен, да еще и считается, будто он богат и знатен. Но разве это повод сходить с ума? Нужно же иметь хоть какое-то самоуважение.
— Ну, а чего он? — фыркнула самую малость смущенно Смитсон, зардевшись. — Ходит тут, такой весь из себя непорочный. Это теперь дело принципа! Сдастся рано или поздно! Он молодой здоровый мужчина, в конце концов.
Когда речь заходит о принципах, говорить о здравом смысле уже не приходится.
— А ты не думаешь, что у профессора Лестера тоже могут быть свои принципы? — осведомилась я со вздохом. — Может, он со студентками принципиально романы не крутит. И что тогда? Так и будете полуголыми по кампусу разгуливать?
Кажется, на этот счет Лиз не задумывалась.
— Ну… Постоянно-то не выйдет, зимой холодно будет… — пробормотала однокурсница немного растеряно. И, вполне возможно, начала размышлять над долгосрочной стратегией завоевания строптивого нового декана, что так упорно, аж третий день, держался за правила приличия.
Беседу о таком действительно важном и злободневном вопросе, как соблазнение нового преподавателя, пришлось прервать с приходом профессора Ласлоу. Вообще, при ее появлении смолкали все, причем речь не только о занятиях и не только о студентах.
Вокруг этой вечно хмурой сухощавой женщины всегда возникала зона отчуждения, Эльзы Ласлоу откровенно чурались. Когда я только поступила в университет и заметила эту странную особенность, мне показалось странным и даже несправедливым такое отношение. Впрочем, уже через пару месяцев я перестала думать, будто с профессором Ласлоу поступают дурно. О нет, с ней поступали точно так, как она того хотела.
Первым делом преподавательница привычно рявкнула «Тихо!», и ее совершенно не смущало, что аудитории и без того царило абсолютное безмолвие.
— Я даже не сомневаюсь, что за прошедшее лето в ваших головах не осталось ничего, — начала преподавательница традиционную уничижительную речь, которую она произносила согласно университетской легенде из года в год с самого начала работы, даже не привнося в нее изменений.
Насчет того, что именно эти слова профессор говорила всегда, я не могла поручиться, однако лично я слышала это «выступление» уже третий раз, на пятом, шестом и вот теперь и на седьмом году обучения. Читать магоконструкцию артефакторам начинали как раз с пятого курса.
— …и я уже давно не надеюсь, что в ваших головах в принципе останется хоть что-нибудь…
Так, еще примерно три минуты, и профессор начнет лекцию.
Интересно, Ласлоу также постоянно выговаривает своего сыну? Или все-таки к Уилли она добрее?
— Сеймур! Опять витаете в облаках?! — почему-то обратилась ко мне преподавательница.
Я чуть с сидения не упала. Во-первых, почему вдруг «опять»? Я всегда показывала себя как исключительно старательная и добросовестная студентка. Во-вторых, толком не вслушивались в слова Ласлоу вообще все в аудитории.
