Не могу не согласиться, даже несмотря на приступ оскомины от этого его «моя дорогая». Так и хочется перефразировать Булгаковского Шарика и сказать, в каком месте находятся его «дорогие», но так мы можем препираться бесконечно. А сейчас нужен конструктив. И у лунника, как бы больно ни было это признавать, он есть.
— Во-вторых, - Коряга даже не пытается скрыть довольную улыбку, - ваше появление под руку с моим племянником можно легко объяснить обычным жестом вежливости. Мы с Ш’Иреном довольно близки, я доверяю ему как самому себе, и в том, что он оказал мне услугу и привез на вечер мою невесту, нет ничего необычного. А для нашей с вами репутации такой вариант наиболее безопасен. По крайней мере, он не допускает никаких разночтений - раз вы каким-то образом умудрились скрывать свои отношения даже от меня, значит, журналисты не смогут найти компромат.
У меня непроизвольно вырывается ироничный смешок.
Лунник недовольно шевелит бровями.
— Честное слово, Коряга, - я даже прикладываю ладонь к груди, - в этот раз получилось абсолютно непроизвольно.
— Понимаю, - он вынужден согласиться. - Для меня до сих пор загадка, что им двигало. И, черт подери, что за немыслимая глупость сподвигла вас закрутить шашни с юнцом. Затмение, Марго, он же… и в подметки вам не годится!
Шашни? Шашни?!
Я хватаю вилку со столика для завтраков и с наслаждением швыряю ее коряге в голову. Он, конечно, с легкостью уворачивается, но что бы там не мучило его лунную голову, мой «бросок» отзывается в нем очередным приступом боли. И я даже почти ему не сочувствую. Потому что… Да какого, собственно, черта?! Я не шестнадцатилетнего школьника соблазнила в подсобке лаборатории биологии, а двадцатисемилетнего молодого мужчину. И еще большой вопрос, кто из нас был в роли «соблазнителя»!
— Марго, не надо так больше. - Коряга корчит гримасу боли. - Я знаю, что мое откровение доставит вам массу удовольствия, но в данный момент я, скажем так, не в лучшей форме. А на предстоящей пресс-конференции мне предстоит выложиться на все сто, чтобы наше с вами алиби было максимально правдоподобным.
Я недолго размышляю над его словами. Ну а что, если он снова каким-то образом оказывается абсолютно прав? Не спорить же ради спора.
Лучше подумать о делах более насущных. Например, о том, что мое платье, хоть оно и дорогое и от уважаемого дизайнера, все равно помято. И вчера я была в нем. Вроде как по этикету не положено дважды, да еще и за такой короткий срок, щеголять в одинаковых туалетах.
— Что? - Боковым зрением замечаю вопросительный взгляд Коряги.
— Если вы сейчас так очаровательно хмурились из-за платья, но это абсолютно зря.
Он легко вскакивает из кресла, в который раз скрывается в гардеробной и появляется оттуда с несколькими разнокалиберными бумажными пакетами. Кладет их на край кровати.
— Я подумал, что на следующий день после свадьбы моя любимая молодая жена должна выглядеть именно так.
В ступоре разглядываю пакеты. Они белоснежные, с красивой черной окантовкой и характерными, легко узнаваемым розовыми атласными лентами.
Шанель.
Много-много «шанели».
Не знаю почему меня так это впечатляет, ведь я никогда не гналась за модой, не была оголтелой фанаткой трэндов и всегда рационально считала, что люди, скупающие брендовые брелки на сумки за баснословные деньги, мягко говоря, немного не в себе.
— Справитесь сами?.. - Коряга плотоядно улыбается. - Или…
— Катитесь вы к черту со своим «или»! - прикрикиваю я. - Иначе я выйду к журналистам как та девица из сказки - ни голой и ни раздетой, ни верхом и ни пешком. Поверьте, тогда вашу репутацию уже ничего не спасет!
Коряга поднимает руки и отступает к двери, прихватив с собой костюм и рубашку. Но у порога останавливается и, глядя на меня через плечо, откровенничает:
— Моя дорогая, ради удовольствия видеть вас голой, клянусь, я почти готов пожертвовать репутацией!
Он успевает закрыть за собой дверь до того, как в нее врезается брошенная мной вилка.
Вот же… лунная задница!
Глава двадцать первая: Марго
Не успеваю я толком перевести дух после пикировки с «муженьком», как мое внимание привлекает выразительное и до чертиков знакомое жужжание. Я слышала его и раньше, но была так увлечена своей первой семейной ссорой, что списала его на слуховые галлюцинации. Но нет - звук никуда не делся, и если немного походить по комнате, то можно легко найти его источник - софа у дальней стены, между двумя арками. Даже странно, что среди белоснежных подушек крупной вязки я не заметила свой черный лакированный клатч.
Черт, телефон!
Я совсем забыла, что Ши несколько раз ненавязчиво просил меня перевести мой вечно звонящий телефон в режим вибрации, чтобы мы не стали «гвоздями вечера». Пришлось послушаться.
Я бросаюсь к сумке, достаю телефон и, глядя на красный значок батарее вместе с отметкой о критическом уровне заряда батареи, скрещиваю пальцы. От количества значков уведомлений начинает рябить в глазах, но на экране имя «Нана» - и я сразу нажимаю на зеленую иконку ответа, одновременно переводя телефон в режим внешних динамиков.
— Марго?! - орет в трубку моя младшая сестра, и я невольно морщусь. - Марго, ты где? Ты в порядке?!
— Доброе утро, Нана. Я в порядке.
Осматриваюсь в поисках хоть чего-то, напоминающее зарядное устройство, но не вижу даже проводов от ночников на прикроватных тумбах. Мысленно плюю на все это и шагаю к двери, чтобы закрыть ее на защелку. Для верности энергично дергаю ручку, но она не поддается. Вот и славно, а то знаем мы этих «благородных лунников».
— И ты так спокойно об этом говоришь?! - возмущается сестра. - Мы с ног сбились, пытаясь выяснить, где ты и что с тобой! Я обзвонила все морги! Аврора носится по реанимациям! Жанна…
— … наябедничала, что я не пришла домой ночевать? - Закатываю глаза и мысленно считаю от десяти в обратную сторону.
Вот он - главный жирнющий минус моего почти_целибатного отношения к отношениям. Даже если звучит как каламбур. Когда на орбите у женщины нет ни одного видимого мужика, а вся ее жизнь - просто бесконечная череда одинаковых подъемов, бытовых забот и таких же одинаковых отбоев, все вокруг как-то забывают, что она - женщина, что ей тридцать пять и что она давно не должна отчитываться, почему не пришла после отбоя.
— Она волновалась! - продолжает вопить Нана. - Мы все волновались, Марго!
— То есть мои давно и глубоко замужние младшие сестры решили, что я слишком стара, чтобы иметь личную жизнь, о которой имею полное право не распространяться? - Я нарочно делаю ударение на слове «младшие», потому что до меня только сейчас доходит, что в последние годы вся моя жизнь фактически была посвящена их заботам, их отношениям и их детям. В итоге - вот это вот все.
