– Выходи встречать следаков, – тяжело и очень коротко роняет Артем.
Что ж, время вышло. Пора вести тяжелые разговоры.
Следователь нам достался… Вполне терпимый. Ну, то есть – мне он таким кажется. Суховатый, деловитый, без лишних намеков или ехидных ухмылочек проясняет ситуацию. Его оперативники в это время ставят на уши медпункт. Кто-то в стороне – уже допрашивает вернувшуюся с обеда Юлу. Хоть бы они там не перегнули с натиском – она уже бледная, как смерть.
Артем смотрит на следака со стороны и хмурится. Его мысли я почти что читаю. Клубу не выгодна шумиха. Клубу выгодно побыстрее закрыть дело, доказать, что произошедшее – досадная оплошность в выборе персонала. Устраненная! И вообще мы не собираемся чинить препоны следствию.
Оперативники убираются аж через три часа.
Удается обойтись без опечатывания медпункта – все что нужно, полицейские увозят с собой – кислотный Шурин рюкзак со всем его содержимым, оплавленную камеру демонтированную с потолка, пресловутый стул, стоящий у двери. А еще и целый альбом отпечатков пальцев и даже следов обуви. Причем снятых с абсолютно всех, кто сознался, что заходил в медпункт. В том числе с меня.
– Это еще зачем? – нервно спрашивает Юля.
– Необходимость таких мер определяет наш штатный эксперт, – сухо откликается следователь, не отрывая взгляда от планшетки, – надо – значит надо. Вы можете отказаться. Но это автоматически вызывает к вам вопросы.
– Мы не будем отказываться, – бросаю прямой взгляд на Юлу, – мы заинтересованы в том, чтобы расследование проходило как можно скорей.
– Ну, у нас тоже, знаете ли, конец квартала, – следователь криво ухмыляется, – задерживать не будем. Тем более, что все как будто ясно. Только допроса нашей подозреваемой и не хватает. Но вряд ли она будет готова к разговору раньше чем через неделю. Откачали бы еще.
После всех следовательских процедур Юла подходит ко мне. Требовательно впивается объятиями, так крепко, что очевидно становится – если не ответишь– снова нарвешься на истерику.
– Я плохо себя чувствую, – тихо шепчет невеста, – можно я не буду сегодня день дорабатывать?
– Да, конечно, – от беспокойства обнимаю её крепче. Она не злоупотребляла раньше своим положением, так что причин не верить ей как будто нет, – езжай. Может быть, заедешь к своему врачу? Уж тебя-то она примет?
– Лучше домой, – Юла морщит нос, будто вот-вот расплачется, – ужасно устала, а мне еще как-то сестре звонить
– Она еще не в курсе?
Юля качает подбородком.
– Хочешь, я с этим разберусь? Можешь оставить её номер, я её наберу, все объясню, сухо и по фактам.
– Нет, – неожиданно категорично вскидывается Юля, – я сама позвоню. Сама все скажу. А ты… Ты уже достаточно навмешивался сегодня!
И снова она об этом.
Снова внутри меня скручивается пружина сосредоточенной злости.
Это и мой ребенок. Я имею право знать о том, как проходит его жизнь.
– Езжай отдохни, – на едином выдохе произношу, – сама такси вызовешь?
***
– Я уже почти слышу, как ползу на брюхе к папаше, молить о милосердии, – тихо шепчет Артем, провожая взглядом полицейский Фольц. Наконец-то уехали.
– Чистяков не согласился ускорить ход дела? – переспрашиваю.
Артем отрицательно качает головой.
– Есть сомнения в однозначности произошедшего, – передразнивает он следователя, – у него сомнения, а мне каждый день без четкого ответа – день без дотаций. Ты сам знаешь, что на кон поставлено. Я все вложил в этот чертов кредит на восстановление сожженного фонда. И если Вяземский не передумает – мне даже зарплаты будет нечем платить.
– Что-нибудь придумаем, – тихо откликаюсь.
– Да что ты… – язвительно огрызается Артем, – полгода искали инвестора, никого не нашли, а сейчас вдруг быстренько найдем такого идиота, который согласится в нас вложиться?
– Сейчас рейтинг у клуба выше, – замечаю, – и у нас есть контракт с “Аргамаком” на три года. Можно сказать, что мы… Подаем надежды.
– Интересно знать, кому мы их подаем.
– Дай мне пару дней, – прошу мирно, – я свяжусь с некоторыми своими знакомыми.
– Есть те, с кем мы еще не связались? – Артем приподнимает бровь. – Неужто ты зажал возможных инвесторов для своих целей, Николай Андреевич?
– Есть крайние варианты, – сознаюсь неохотно, – почти как у тебя и твоего отца. Ясно?
Артем молчит.
Думает.
Кивает.
– Если так – спасибо, – неожиданно спокойно произносит он, – в моем случае дело принципов, я лучше менеджером устроюсь, чем обращусь к папаше за помощью. Даже если у тебя частично так – все равно спасибо.
Это, конечно, не мир между нами, но и воевать нам сейчас особо не с руки.
– Рано благодарить, – предупреждаю, – там меня могут так далеко послать, что на пешее путешествие одной жизни не хватит.
Просто потому, что там очень не любят даже малейшего неуважения их волеизъявления. Если что-то запрещено – оно запрещено. Даже для тех, кто уже не коллеги, но хотя бы – приятели.
А я, честно говоря, образцовостью поведения в этом плане не отличаюсь.
Невеселый рабочий день заканчивается. Я позволяю себе пройтись по территории клуба, зайти к Миражу. Старый приятель гневно на меня фырчит и старательно отворачивает морду.
– И ты, Брут, – вздыхаю печально, но тем не менее принесенную с собой булку удерживаю на ладони до тех пор, пока Мираж не соизволяет у меня её забрать. Тут же, разумеется, уходит в дальний угол денника и разворачивается ко мне хвостом.
Да-да, он дуется, мы очень давно не катались. Честно говоря, после ссоры с Энджи – всего пару раз. Черт меня дернул позвать тогда Юлю прогуляться верхом. По старой памяти повел коня привычными тропами, да только уже к середине прогулки подташнивало от собственного идиотизма.
Ну зачем?
Ведь эти тропы принадлежали мне и Энджи, и никому больше. С Юлой нужно было искать что-то другое.
И все же тишина конюшен и мирное пофыркивание лошадей за прочными дверями успокаивают. А мне это сейчас ой как нужно.
В мыслях гул, мне необходимо успокоиться и понять, что именно сверлит меня так настойчиво, так упрямо.
Я даже второй раз захожу в медпункт – настропаленные охранники тут же перезванивают, чего это моим кодом сигнализация отключается. Я успокаиваю, прохожусь по медпункту, почти любуюсь на бардак, оставленный при обыске.
Сбрасываю штатной уборщице просьбу сегодня захватить в зону охвата бывшую Шурину вотчину.
Зачем-то заглядываю в шкаф и к своему удивлению нахожу там Юлину куртку. Нет, не запасную. Я точно помню, что утром, провожая Шуру на скорую, она стояла в ней. А потом на обеде уже была без – проклюнувшееся солнышко затопило нас неожиданным, таким не осенним теплом.
