Она позвонила, когда я стоял в своей гостиной, осатанело смотрел на темно-синий ковер на полу и отчаянно хотел спуститься в гараж за канистрой с бензином.
Облить бы им все, на что хватит в этой пропитанной кровью и смертью квартире, и щелкнуть зажигалкой. И плевать, что не курю, для этой цели хватит и дешевой, купленной в Бристоле за тридцать рублей.
И самому бы сгореть заодно…
И в эту секунду, когда смерзшиеся в черный, отчаянный бред мысли приняли уже совершенно неадекватный оборот – звонит Энджи. Энджи. Мой лучик солнца, неведомым чудом сверкнувший в глаза посреди урагана.
– Нам надо поговорить, – звучит строго и сухо, как и обычно, а мне хочется выть от тоски и безудержной радости, потому что… Да, именно её я сейчас хотел бы услышать. Даже больше, чем Юлю, поведение которой перестал понимать совсем.
И все-таки я сволочь.
Бесконечная такая, конченная, из тех, что никак не может успокоиться, сколько бы не наступали себе на горло. Знаю, что она не получит удовольствия от этого идиотского чаепития, но зачем-то на него напросился.
Потому что знаю, что она понимает.
Сколько раз она приезжала ко мне с лютым льдом в глазах, сколько раз молча тыкалась лбом в плечо, даже не желая ничего объяснять.
Не получилось.
И ей не нужны слова, не нужны пошлые сетования о случившемся горе.
И все-таки нужно идти.
Лекс писал, что смог прижать к ногтю ту самую медсестру, что увозила от меня Юлю ночью. Корочки частного детектива произвели на неё впечатление. И сейчас он, должно быть, уже готов поделиться со мной новостями.
– Спасибо за чай, Эндж, – поднимаюсь на ноги, – извини, что принес тебе это свое...
Только сейчас заметил, что за последнюю минуту она не шелохнулась ни на секунду. А еще – она ужасно бледна, почти как в тот раз, когда её отправили в больницу.
– Эндж…
Её пальцы мелко дрожат. А в пальцах – маленький черный прямоугольничек. Я свернул рамку на пол, когда оглушенным и разбитым вдребезги бродил по квартире. Из осколков вытащил только снимок. Хотя бы чтобы оплакивать.
– Можно? – сжимаю пальцы на остром бумажном уголке. И тут же вижу, как сильнее стискиваются пальцы Эндж на противоположном краю снимка. Но чего ради?!
– Дрянь, – Энджи шипит по змеиному, с концентрированной ненавистью. Смотрит в стену перед собой, закусывает губу, – маленькая, мерзкая гадина.
И совершенно не понятно, как с ней такой иметь дело. Тронешь не тот проводок – и все, что есть вокруг, просто размажет.
– Ольшанский, – голос Энджи становится резким, словно хлыст, и сама она разворачивается ко мне одним движением, будто намереваясь ударить, – у тебя есть хоть одно доказательство, что твоя принцесса была беременна?
Странный вопрос. Впрочем. Какая уже разница? Внутри плещется черное безразличие, можно и озвучить очевидное.
– Ты держишь его в руках, Эндж.
Она шагает в сторону. Быстро, как не должна двигаться беременная женщина. Резко дергает ручку ящика тумбочки, что-то выхватывает из-под него.
– На! – узкая ладонь припечатывает к столешнице передо мной сразу два листка бумаги. – Найди пять отличий. Найдешь хоть одно – я… Расцелую твою принцессу в обе ее сладкие щечки.
Что за?..
Передо мной два снимка с УЗИ. Темное поле, светлые пятна. Один – сильно обрезан, на втором надпись. Имя и дата проведения исследования.
– Ну?... – она меня торопит, а я заторможенно перескакиваю взглядом с одного листка на другой. – Видишь?
– Я ничего не понимаю…
– А что тут понимать, Ник? – Энджи склоняется к моему плечу, снова переходя на злой шепот. – Твоя сладкая принцесса украла у меня мой первый снимок УЗИ. Первое фото моего ребенка. И выдала тебе его за свой. А я, дура, была уверена – потеряла.
Её слова будто тонут в тишине внутри меня. И возражения, которые мне полагалось бы озвучить, просто не находят сил, чтобы родиться.
– Зачем? – просто спрашиваю. Потому что на самом деле хочу понять всю ту картинку, что открывается её глазам.
– Вот и я думаю, зачем? – она склоняет голову и глядит на меня в упор. – Зачем, твоей беременной принцессе красть снимок у меня? Может быть, затем, чтобы хоть как-то доказать, что она тоже ждет ребенка? Может быть, ты не очень-то спешил брать её замуж? Может быть – ей очень хотелось за тебя?
– Эй, эй, – щелкаю пальцами в воздухе, – скажи, что ты смеешься. Речь ведь сейчас про меня. И честно скажем, я не самый интересный приз в лотерее жизни. Зачем такие сложности?
– Затем, что, судя по всему, большие призы ей особо не светили? – Эндж запрокидывает голову и кажется особенно упоенной. – Да и не нужен ей был другой приз. Нужен был ты. Потому что я любила именно тебя. Тебя! И именно забрав тебя, она меня бы победила?
Последнее слово как последний всплеск.
Я стискиваю пальцы на краю стола, смотрю на неё прямо. Она отшатывается, по старой привычке считывая мои мысли прямо с лица.
–Не веришь, – выдыхает, – ты мне не веришь!
Диагноз? Обвинение? Констатация факта.
Не верю. И вправду. Пока еще – не могу.
– Я всегда буду для тебя плохой, да, Ольшанский? – глаза Эндж становятся только темнее. – Лгуньей, дрянной девчонкой, которая всегда и всем строит козни, просто потому что это прикольно? Той, которую обязательно нужно предупреждать, чтобы не пакостила твоей сладкой принцессе, не рушила твой зефирный мирок, а не то ты плохой девочке ата-та сделаешь, и руки не подашь?
Вспыхивает и отворачивается, делает шаг к окну, стараясь сделать незаметным тот взмах рукой, которым она ловит слезы.
– Хорошая подача, – господи, не приведи никому узреть сейчас то подобие улыбки, которое у меня получается изобразить на своем лице.
– Убирайся на хрен.
Ох, если бы были силы.
Мне же тут, черт возьми, – хуже чем медом намазано.
– Послушай, – осторожно касаюсь плеча под темной водолазкой, – у меня сейчас… Совершенно не соображает голова. Последние трое суток вышли уж очень напряженными. Ты можешь… Повторить помедленнее? Я не понимаю, зачем Юле “побеждать тебя”.
Я будто что-то упускаю.
Может быть, даже все.
– Затем, что она – гребаная психопатка, – роняет Эндж отрывисто, – затем, что пять лет назад меня угораздило увести у неё парня. Затем, что два года после этого она преследовала его и пыталась вернуть. Затем, что в конце её начало клинить, и она решила, что если вернуть Диму не получается, значит, надо как-то устранить меня.
– Диму? – повторяю тихо. Имя бывшего жениха Энджи я от неё периодически слышал, но сейчас оно будто прощелкивает в моих мыслях между нужными фактами. – Дмитрия Берга?
