Историки по сегодняшний день спорят о том, ставил ли Бисмарк своей задачей окончательное объединение Германии и если да, то в какие сроки и каким путем. На первый вопрос можно, безусловно, ответить утвердительно. Со вторым все гораздо сложнее. Свежеиспеченный канцлер не стремился сковывать себя конкретными сроками и не считал нужным завершать объединение любой ценой. Он допускал, что этот процесс может растянуться на неопределенный срок — и, возможно, завершится уже после его смерти.
Для того чтобы завершить объединение Германии, необходимо было решить две задачи. Во-первых, нужно было добиться согласия южногерманских монархий на вступление в федерацию, в которой доминирующую роль играла бы Пруссия. Здесь главным союзником Бисмарка было немецкое национальное движение. Правительства же этих монархий, а также значительная часть общественности, относились к планам объединения страны весьма скептически. В своей речи в рейхстаге 11 марта 1867 года Бисмарк обрисовал свое видение пути интеграции государств южнее Майна с Северогерманским союзом — в первую очередь через экономическое сотрудничество, Таможенный союз. Выступление свое глава прусского правительства завершил одной из самых знаменитых своих фраз: «Посадим Германию, так сказать, в седло. И тогда она поскачет сама!»
[378]
Во-вторых, следовало добиться согласия великих держав Европы на появление в центре континента нового могучего игрока. Это было довольно проблематично, поскольку кровной заинтересованности в таком развитии событий не имел никто. В Британии, правда, смотрели на происходящее довольно отстраненно, занимаясь своими внутренними и колониальными проблемами. Российская правящая элита весьма настороженно относилась к усилению Пруссии, однако отношения с Петербургом в целом были достаточно благоприятные, к тому же Бисмарку было что предложить в обмен на благожелательное отношение со стороны восточной соседки. В Вене многие мечтали о реванше за поражение 1866 года, однако там хватало и своих дел — в 1867 году Франц-Иосиф был вынужден пойти на реформу, предоставив восточной части своей империи широкую автономию. Австрия превратилась в дуалистическую Австро-Венгрию, что не сняло тяжелым бременем висевших на ней финансовых проблем, которые надежнее любых политических соображений заставляли отказаться от военных авантюр. Главное сопротивление объединению Германии следовало ожидать со стороны Франции.
Во второй половине 1860-х годов во Франции нарастал внутренний кризис. Наполеон III все в большей степени попадал под огонь критики со стороны либеральной оппозиции, которая всерьез угрожала его позициям в государстве. Несмотря на то, что опору эта оппозиция имела в основном среди парижской интеллигенции и среднего класса, а основная масса населения была лояльна императору, не считаться с ней было невозможно. Провал мексиканской авантюры — попытки создать в далекой американской стране зависимую от Парижа монархию — еще больше усилили давление на правительство. Серьезную обеспокоенность французской общественности вызывало усиление Пруссии, которое воспринималось как угроза номер один. Не случайно во Франции в те годы получил популярность лозунг «Месть за Садову!» — как будто в 1866 году была разбита не австрийская, а французская армия. В этой ситуации Наполеон III, даже питай он самые нежные чувства к делу германского единства, не смог был равнодушно смотреть на реализацию планов Бисмарка. Императору нужен был громкий успех — и чем скорее, тем лучше.
Бисмарк, в свою очередь, прекрасно понимал особенности сложившейся ситуации. Среди историков до сих пор идет ожесточенный спор о том, вел ли он изначально дело к вооруженному столкновению с Парижем или оно являлось для него скорее нежелательным вариантом. Сам «железный канцлер» в своих воспоминаниях высказывался по этому поводу однозначно — якобы он еще в 1866 году видел, что за австрийской войной неизбежно последует французская. Однако насколько ему можно доверять в данном вопросе? Высказывания главы правительства конца 1860-х годов тоже не дают однозначного ключа к разгадке его планов. Кристоф Нонн, к примеру, полагает, что «Бисмарк не вел дело целенаправленно к войне с Францией»
[379].
В любом случае, мы можем уверенно констатировать несколько фактов. Во-первых, Бисмарк четко осознавал, что французский император резко воспротивится включению южногерманских монархий в Северогерманский союз. По крайней мере, если не предоставить ему весьма масштабных компенсаций — а взять их было особенно неоткуда, да сама целесообразность подобного «обмена» была под большим вопросом. Во-вторых, «железный канцлер» прекрасно понимал, что война против Франции, если она разразится, должна носить характер действительно национальный, а для этого желательно, чтобы Бонапарт напал первым, и ни у кого в мире не возникло сомнений в том, что Пруссия выступает в роли жертвы наполеоновской агрессии. В-третьих, как и всегда, Бисмарк имел под рукой несколько вариантов действий и проводил свою политику не прямолинейно, а гибко.
* * *
Первое столкновение с Францией не заставило себя долго ждать. Оно было связано с небольшим великим герцогством Люксембург, расположенным на стыке границ Франции, Бельгии и Северогерманского союза. Люксембург принадлежал королю Голландии, но являлся членом Германского союза и Таможенного союза, образованного под эгидой Пруссии. В столице герцогства, считавшейся союзной крепостью, стоял прусский гарнизон. Наполеон III, жаждавший территориальных приобретений, уже давно устремил свои взоры на Люксембург. Приобрести его он собирался вполне законным путем, купив у голландского монарха. С кончиной Германского Союза для этой сделки, казалось, исчезли последние препятствия, тем более что во время переговоров с Бенедетти в августе 1866 года Бисмарк отнесся к ней с явной благосклонностью.
К началу 1867 года франко-голландские переговоры уже почти пришли к завершению, оставалось лишь выяснить мнение Пруссии, без согласия которой голландский монарх не хотел предпринимать никаких шагов. Позиция Бисмарка по этому вопросу была достаточно сложной. С одной стороны, глава прусского правительства в течение предшествующих месяцев на неоднократных переговорах с французами поддерживал надежды последних на приобретение Люксембурга — по крайней мере, не давал им решительного отпора. По-видимому, сам он не видел в таком незначительном расширении французской территории большой проблемы. С другой стороны, он прекрасно понимал, что уступка «наследственному врагу» даже «клочка немецкой земли» может вызвать взрыв возмущения у национально настроенной северогерманской общественности.
Поэтому Бисмарк предпринял ряд решительных шагов для того, чтобы оставить Париж ни с чем, выступить в роли защитника немецких земель, однако в то же время не доводить дело до войны. Во второй половине марта 1867 года были опубликованы тайные оборонительные и наступательные союзы с южногерманскими государствами (что неизбежно задевало интересы Франции), а 1 апреля в Учредительном рейхстаге прозвучал запрос лидера национал-либералов Беннигсена, касавшийся люксембургского вопроса: правда ли, что исконно германская земля достанется галлам? Комизм ситуации заключался в том, что запрос был инициирован самим Бисмарком.
