Парламентские выборы 1874 года завершились триумфом для национал-либералов. В рейхстаге нового созыва они получили 155 мест из 397. Столь мощную фракцию больше не удастся сформировать ни одной партии за всю историю Второй империи. Однако значительно усилила свое представительство и партия Центра — число ее депутатов выросло в полтора раза, с 60 до 91 человека. Вновь избранному парламенту пришлось иметь дело с весьма сложной проблемой — военным законопроектом. Борьба вокруг него стала одним из центральных событий внутренней политики 1870-х годов.
* * *
Разработка нового законопроекта, который должен был наконец урегулировать висевший в воздухе с 1860-х годов вопрос о порядке утверждения военных расходов, началась еще в 1872 году. Военное министерство настаивало на том, чтобы численность армии мирного времени была зафиксирована на неопределенный срок (так называемый «этернат»). Фактически это лишало рейхстаг возможности оказывать серьезное влияние на размер военных расходов. Поскольку последние составляли больше трех четвертей от всех общеимперских расходов, такое решение наносило серьезный ущерб бюджетному праву рейхстага. На такое ограничение возможностей парламента национал-либералы были не готовы пойти.
Бисмарк был не заинтересован в принятии этерната, поскольку это лишило бы его одного из немногих рычагов давления на военных. Однако он предпочел под предлогом болезни на первый порах самоустраниться от происходящего. В результате бурных парламентских дискуссий в феврале-марте 1874 года ситуация зашла в тупик: ни военные, ни парламентарии не хотели уступать. На горизонте забрезжил призрак нового «военного конфликта».
Только в этот момент канцлер вступил на сцену. Двум депутатам, посетившим его в конце марта, он заявил: «Здесь, в рейхстаге, эти господа, которые избраны моим именем и от которых избиратели хотят, чтобы они поддерживали немецкую имперскую политику, чтобы они вместе со мной противостояли нашим общим врагам, эти господа считают возможным отойти от этого тогда, когда они этим якобы вступают в противоречие со словами, которые были ими сказаны в другом месте, в другое время и при других обстоятельствах. Мне не может нравиться такое положение вещей, я не могу рисковать моей европейской репутацией. Как только я буду в состоянии писать, я подам в отставку. Такому положению вещей, какое вредит высшим интересам империи, должен быть положен конец так скоро, как возможно. И для этого есть лишь два средства: либо моя отставка, либо роспуск рейхстага»
[473]. Жесткая позиция должна была склонить к компромиссу колебавшихся национал-либералов. В первых числах апреля на переговорах между канцлером и лидером Национал-либеральной партии был достигнут компромисс — срок действия закона был определен в семь лет (так называемый «септеннат»). 20 апреля военный закон был принят рейхстагом.
Этот компромисс не устроил полностью ни одну из сторон; военные и император пошли на него с большой неохотой, национал-либералы оказались на грани раскола. Уже современники расценивали произошедшее как их поражение. Лидер прогрессистов Ойген Рихтер обвинял национал-либералов в том, что они «поступились конституционными правами народа», и называл принятие септенната своим «первым парламентским поражением в серьезном вопросе»
[474]. Многие историки также весьма критически оценивали достигнутый компромисс. По мнению историка Михаэля Штюрмера, септеннат «установил масштабы, в которых должно было происходить дальнейшее развитие взаимоотношений буржуазного конституционного государства и доиндустриальных властных элит»
[475]; бюджетному праву рейхстага «были выбиты зубы»
[476]. Зато Бисмарк смог продемонстрировать свою необходимость обеим сторонам конфликта и, по сути, добиться поставленной цели.
Горечь от вынужденного компромисса в военном вопросе либералам несколько смягчило принятие закона о прессе, которое произошло практически параллельно, в мае 1874 года. По сравнению с существовавшими ранее правовыми нормами этот закон означал существенный шаг вперед, в сторону либерализации. К примеру, был отменен обязательный залог для издателей газет. Конфискация тиража была возможна только в строго оговоренных случаях. Хотя в руках государства оставались определенные рычаги воздействия на неугодные издания, в целом закон оказался одним из наиболее либеральных в мире. Достаточно точным является название, которое дала этому законодательному акту Светлана Валерьяновна Оболенская — «закон о свободе прессы»
[477].
Сам Бисмарк, однако, вполне мог не пережить своей политической победы. 13 июля 1874 года, когда канцлер находился на отдыхе в Киссингене, на него было совершено очередное покушение. Нужно сказать, что назревало нечто подобное уже довольно давно. Письма с угрозами, по большей части анонимные, уже давно стали для главы правительства чем-то совершенно обыденным, на что даже не стоило обращать внимание. И вот теперь молодой католический подмастерье по фамилии Кульманн решил подкрепить слова делом, выстрелив в Бисмарка из револьвера. Канцлер отделался легким ранением и получил в свои руки прекрасный повод для очередного ужесточения борьбы с политическим католицизмом. Явная связь мотивов покушения с Культуркампфом позволила Бисмарку использовать эту историю для борьбы со своими политическими оппонентами. «Отпихивайте этого человека сколько угодно! Он все равно цепляется за подолы ваших сутан!» — заявил глава правительства в парламенте вскоре после покушения
[478]. Оружие Кульманна, как и револьвер Блинда, он оставил себе в качестве сувенира.
В 1875–76 годах Культуркампф достиг своего зенита. Государственные структуры вели борьбу с энергией и настойчивостью, не останавливаясь перед весьма жесткими мерами. Католические священники проявляли не меньшее упорство. За четыре года в тюрьму отправилось почти 2 тысячи духовных лиц, в том числе два епископа. Многие тысячи приходов оставались вакантными. Разумеется, такая политика возмущала многих прихожан, для которых посаженный в тюрьму священник становился мучеником за правое дело. «Лишь на практике я убедился, что юридические детали были психологически неверно рассчитаны. Эта ошибка стала мне ясной, когда я представил себе честных, но неуклюжих прусских жандармов, которые при шпорах и бряцающих саблях гонялись по спальням и черным ходам за легконогими, увертливыми священниками» — писал впоследствии Бисмарк в своих мемуарах
[479].
