Прикоснулся к ее плечу губами – искушение было слишком велико.
Я всегда держал под контролем все: ситуацию, чувства, поступки. Потому что видел: стоит человеку отдаться эмоциям, как его жизнь рушится. Я избегал бурных страстей, делил постель с теми, кто точно не западает в душу. Чтобы, расставшись, было легко забыть. Но с ней все случилось иначе.
Поначалу я думал, что достаточно будет просто переспать.
Раз-другой, и я выкину ее из головы. Но сейчас осознал: пары раз мне будет мало, даже пары сотен раз – тоже. Она сумела забраться мне под кожу, эта кучерявая.
Татьяна Серебрянская
Сонную негу потревожил поцелуй. Едва ощутимый, он напомнил мне о том, что вчера было много этих самых поцелуев со вкусом виски и перца. И мне хотелось еще.
Повернулась, сонно прищурившись.
– Ты вкусная, – чуть хриплым со сна голосом прошептал Фил. – Пахнешь мятой и морской солью…
– А ты – виски и перцем…
Мы были такие непохожие, совершенно разные. Фил, выглядевший для всех педантом и мизантропом, ледяной глыбой, оказался под слоем брони жгучим, как острый перец. А я, готовая ринуться в бой, привыкшая полагаться только на себя, живущая под девизом: «Ты сильная! Ты справишься!» – впервые ощущала себя слабой и… защищенной в его надежных объятьях.
Этим утром я поняла, что хочу отдать себя в руки Феликсу. Всю.
Раздался приближающийся лай и цоканье коготков по полу. Мила, жутко довольная, с разбегу запрыгнула на кровать, всем своим видом говоря: я ведь хорошая девочка, правда, правда?
– Хорошая Мила, лохматая Мила, ушастая Мила, – бормотала я, почесывая розовое собачье пузо.
А потом я посмотрела на часы. Фил проследил за моим взглядом и…
– «Кемзит»! – синхронно выдохнули мы.
Сегодня в десять была назначена встреча с акционерами по делу автозавода. А часы показывали время «еще немного – и бежать тебе на работу в чем спал, не оглядываясь».
Сборы получились… насыщенными. Когда у тебя под ногами крутится жизнерадостная корги, по-другому и быть не может. Мой телефон, будильник на котором звенел ровно в семь утра, сегодня взял себе выходной, еще со вчера разрядив в ноль аккумулятор.
Феликс собрался быстро. И пока я втискивалась в юбку, пыталась придать его чистой рубашке хотя бы намек на то, что она – женская, Фил позвонил Максу, который должен был подготовить черновик договора.
Каких-то несколько минут – и передо мной снова стоял адвокат Каменев, непогрешимый, невозмутимый и еще с кучей «не». Вот только теперь меня было не обмануть. Я знала, кто скрывался под этой маской.
– Если мы сильно поторопимся, я успею завезти тебя домой, чтобы ты переоделась.
Он был прав. Опять. Вчера я не задумывалась над тем, что дождь плохо сочетается с офисной юбкой, а уж если после этого она ночевала смятой на полу…
До моего дома домчали вмиг.
– Спасибо. Я быстро, – крикнула и вылетела из машины, как только та остановилась у подъезда.
Я взбежала по лестнице, но когда я оказалась в прихожей, то…
– А вот и ты! А мы уже заждались, – голос, от которого все внутри меня похолодело.
В моей квартире был Вель. И не просто был. Он держал у виска брата пистолет.
Я сглотнула. Было ощущение, что я стою на тонком льду, который готов проломиться при одном неверном шаге, но если я замру на месте – он провалится обязательно.
Еще совсем недавно я была студенткой, сидевшей на занятиях, слушавшей лекции по методике расследования, тактике допроса, проведению следственных действий, составлению обвинения. Была среди прочего и тема поведения в конфликтных ситуациях. Но я не думала, что эти знания пригодятся мне вот так…
– Ты, Татьяна, такая непунктуальная. Мы же договаривались с тобой на вчерашний вечер…
Точно! Именно вчера Вель должен был мне позвонить, а я – ответить согласием на его «предложение». Но у меня сдох телефон, я была «абонент не абоненет». И судя по всему, тевтонец психанул.
– Пришлось сегодня утром самому идти к тебе. И твой брат был так вежлив, что пригласил в квартиру друга сестры… – меж тем продолжил Вель.
Пауза, дающая мне возможность не только осмыслить, но и прочувствовать спинным мозгом, что Жека в заложниках, а любое мое резкое движение может оборвать его жизнь.
– Внимательнее надо быть, Татьяна…Внимательнее.
Я вцепилась в ремешок сумочки побелевшими пальцами. Хотелось закричать, предупредить, что если с головы брата упадет хоть волос… Он этого и ждет. Слез, истерики, паники…
Холодный, расчетливый. Мерзкий. Гад.
Не дождется.
Выдохнула. Сжала зубы и взяла эмоции под контроль.
– Я вся внимание, – произнесла сухо, по-деловому.
– Всего одну маленькую вещь, которую я случайно оставил у тебя.
Вдох. Выдох. Нужно сосредоточиться. Сейчас от того, что и как я скажу, зависят жизнь и здоровье младшего.
Спина взмокла. По позвоночнику прокатилась холодная капля пота. Нельзя быть резкой, категоричной. Нельзя молчать и… нельзя идти на уступки. Как только я безоговорочно соглашусь со всем, Вель может решить, что Жека ему уже не нужен. А вот отпустит ли он после этого брата целым или лишь его душу в небеса – я не знаю.
Нужно сделать так, чтобы до самой последней секунды он был уверен: мой брат необходим ему живым. Как козырь.
Думай, Таня, думай!
Решение пришло внезапно.
– Ты про ту симпатичную флэшку? Она у меня.
Блеф на грани фола, но я буквально почувствовала, как Вель теряет невозмутимость и контроль над ситуацией.
– Шейсе! – его голос задрожал от злости. – Слуш-ш-шай сьюда, твар…
Психует. И сильно. Раз акцент прорезался.
– Это ты послушай…
Жестко и четко. Никаких эмоций, они сейчас – мое самое слабое место.
– …если хочешь получить свои разработки. Если хочешь, чтобы они остались только твоими, а не превратились в достояние всего интернета, то тебе придется выслушать.
Повисло молчание. Предгрозовое, опасное. Игра нервов, характеров началась.
– Флешка запаролена, ты не сможешь взломать, – в его голосе прозвучала уверенность, которой не было.
– Я – да, – согласилась, усмехнувшись. – Но хороший хакер – уже. И если ты… – очень хотелось добавить «мразь», но я сдержалась, – не хочешь, чтобы это разлетелось по всему интернету, то вернешь мне брата. Живым и невредимым.
Я тянула время. Потому что пока я говорила – брат был жив. Но как только Вель поймет, что у меня нет ничего…
Женька смотрел на меня испуганными глазами и, по-моему, не соображал, что происходит. Просто молча боялся. Чупа и Копа тоже притихли. Думать о том, что притихли не по своей воле, а лежат где-то уже мертвыми, не хотелось.
