– Спасибо за номер квартиры, – говорит Грэм.
Консьерж кивает и берет деньги, глядя на меня извиняющимся взглядом. Я обнимаю Винсента: скорее всего, мы больше не увидимся.
Вывалившись на улицу, мы с Грэмом, как оглушенные, стоим на тротуаре. Интересно, изменился ли для него мир, потому что для меня он определенно стал другим. Все стало другим – небо, деревья, прохожие. Все выглядит несколько безнадежнее, чем до того, как я вошла в дом Итана.
– Поймать тебе такси? – наконец спрашивает он.
– Я на машине. Вон она. – Я указываю на другую сторону улицы.
Он оглядывается на дом.
– Хочу убраться отсюда поскорее, пока она не спустилась.
Он, похоже, всерьез нервничает и сейчас вообще не в состоянии смотреть ей в глаза.
По крайней мере, Саша старается. Она пошла за Грэмом до самого лифта, а вот Итан просто вернулся домой и закрыл дверь.
Грэм оглядывается на меня, его руки в карманах куртки. Я плотно закутываюсь в пальто. Мне больше нечего сказать, разве что попрощаться.
– До свидания, Грэм.
У него отсутствующий взгляд, словно его вообще здесь нет. Он делает шаг назад. Два шага. Потом резко поворачивается и уходит в другом направлении.
Я оглядываюсь на дом: из дверей как раз вываливается Саша. За ее спиной стоит Винсент и смотрит на меня. Он машет мне, я поднимаю руку и машу ему в ответ. Мы оба знаем, что это на прощание. Больше ноги моей в этом доме не будет. Пусть даже в квартире Итана валяется куча моих вещей. Я бы предпочла, чтобы он их просто выкинул, – лишь бы больше не видеть его.
Саша смотрит налево, потом направо в надежде увидеть Грэма. Как бы не так. Зато она видит меня. Интересно, она вообще представляет, кто я такая? Сказал ли ей Итан, что в следующем месяце у него свадьба? Что только утром мы говорили по телефону и он уверял меня, что отсчитывает секунды до того, как сможет назвать меня своей женой? Знает ли она, что, когда я ночую у Итана, он не желает принимать душ без меня? И что простыни, на которых он только что ее трахал, подарила на помолвку моя сестра? Знает ли она, что Итан плакал, когда я ответила согласием на его предложение?
Наверное, не знает. Иначе вряд ли она так просто выбросила бы на помойку отношения с парнем, который за час произвел на меня большее впечатление, чем Итан за четыре года.
2. Настоящее
Наш брак не рухнул. Не развалился в одночасье.
Все происходило гораздо медленнее.
Он, скажем так, постепенно усыхал.
Я даже не уверена, кто виноват больше. Начинали мы мощно. Мощнее, чем большинство, я в этом уверена. Но за последние несколько лет у нас как будто кончились силы. Больше всего раздражает наше виртуозное умение притворяться, будто ничего не изменилось. Мы не говорим об этом. Мы во многом похожи, и одна из наших общих черт – способность избегать проблем, требующих повышенного внимания. В нашу защиту скажу одно: трудно признать, что браку пришел конец, когда любовь еще не ушла. Люди привыкли считать, что брак заканчивается только с утратой любви. Когда на место счастья приходит злость. Когда блаженство сменяется презрением. Но мы с Грэмом не злимся друг на друга. Мы просто стали другими.
Иногда люди меняются, но в браке это не всегда заметно, потому что супруги меняются вместе, в одну сторону. Но иногда люди меняются в противоположные стороны.
Мы с Грэмом так давно смотрим в противоположные стороны, что я даже не могу вспомнить, какие у него глаза, когда он внутри меня. Зато уверена, что он помнит, как выглядит каждый волосок на моем затылке, когда я отворачиваюсь от него по ночам.
Люди не всегда замечают, во что их превращают обстоятельства.
Я смотрю на свое обручальное кольцо и кручу его большим пальцем, вращаю по бесконечному кругу.
Когда Грэм покупал его, ювелир объяснил, что обручальное кольцо – символ вечной любви. Бесконечный круг. Начало становится серединой, а конца быть не может.
Но этот ювелир не сказал ни слова о том, что кольцо символизирует вечное счастье. Только вечную любовь. Беда в том, что любовь и счастье не совпадают. Одно может существовать без другого.
Я рассматриваю кольцо, палец, деревянную шкатулку, которую держу в руках. Внезапно из ниоткуда слышится голос Грэма:
– Что ты делаешь?
Я медленно поднимаю голову, совершенно не удивляясь внезапному появлению Грэма в дверях. Он уже снял галстук, три верхние пуговицы рубашки расстегнуты. Он прислоняется к дверному косяку и смотрит на меня, с интересом сдвинув брови. Вся комната наполняется его присутствием.
Я наполняю ее исключительно своим отсутствием.
После всех этих лет, что я его знаю, в нем до сих пор остается что-то загадочное. Какая-то тайна читается в его темных глазах и лежит печатью на всех мыслях, которых он никогда не высказывает. Молчаливость – вот что привлекло меня в нем в день нашей первой встречи. Она придавала мне спокойствия.
Странно, но теперь из-за той же его молчаливости я чувствую себя неловко. Я даже не пытаюсь спрятать деревянную шкатулку. Слишком поздно, он смотрит прямо на нее. Я отвожу от него взгляд и тоже смотрю на шкатулку, которую держу в руках. Она лежала на чердаке, никто ее не трогал, о ней почти забыли. Я наткнулась на нее сегодня, когда искала свое свадебное платье. Просто хотела посмотреть, по-прежнему ли оно мне впору. Платье сидело безукоризненно, но я выглядела в нем иначе, чем семь лет назад.
Я выглядела более одинокой.
Грэм делает несколько шагов в спальню. На его лице я вижу затаенный страх. Он переводит взгляд со шкатулки на меня и ждет, что я объясню, почему держу ее в руках. Почему она вообще оказалась в спальне. Зачем я забрала ее с чердака. Зачем – не знаю. Но то, что я держу ее, безусловно, продиктовано сознательным решением, поэтому я не могу ответить чем-то невинным вроде «Не знаю».
Он подходит ближе, и я чувствую острый запах пива. Он никогда не был большим любителем выпить, разве только по четвергам, когда ужинает с коллегами. И мне, вообще-то, нравится, как от него пахнет по вечерам в четверг. Наверняка, если бы он пил каждый день, да еще не знал меры, этот запах казался бы мне противным. И мы бы из-за этого ругались. Но Грэм знает меру во всем. У него есть распорядок, и он его соблюдает. Эту черту его характера я считаю одной из самых сексуальных. По четвергам я всегда с нетерпением ждала его возвращения. Иногда наряжалась для него и ждала его прямо здесь, на кровати, предвкушая сладкий вкус его губ.
Сегодня я забыла, что надо предвкушать, и это о многом говорит.
– Квинн?
Я слышу все его страхи, расколовшиеся и безмолвно сочащиеся между буквами моего имени. Он подходит ко мне, и я неотрывно смотрю ему в глаза. В них я читаю неуверенность и беспокойство и задумываюсь, с каких пор он глядит на меня именно так. Прежде он делал это с радостью и благоговением. Теперь от его взгляда мне хочется плакать. Мне надоело, что он так на меня смотрит, надоело, что я не знаю, как отвечать на его вопросы. Мы с мужем уже давно не на одной волне. Я больше не знаю, как с ним общаться. Иногда, когда я открываю рот, мне кажется, что ветер задувает все мои слова обратно в горло.
