– Да приходили какие-то недотепы, – он не стал рассказывать, что от страха, будто пришли по его душу, он тогда едва не наделал в штаны. – Что-то шептали в комнате. Оглядели ее и ушли. Это эм… Не ваши были?
– Нет. Другие, – качнул головой Юлиан. – Значит, те больше не явятся. Хорошо. Так слушай меня! Уголек будет жить у тебя. Кормить его будешь пять раз в день: зерном, сухарями, семенами тыквы, льна, ягодами, а позже – только мясом. Покупай ему сало, но без соли. Затем еще обрезки сырого мяса, ни в коем случае не жареного! Вода всегда должна быть свежая.
У Момо упала челюсть.
– Да даже я так не ем! – всплеснул руками он.
Юлиан проигнорировал жалобы и продолжил свою речь, поглаживая склевывающего с ладони зернышки феникса.
– Никого не смей водить сюда. Я из тебя всю кровь пущу, если кому-нибудь его покажешь. Понял? Дверь всегда запирай на ключ, будь чаще дома.
– Но я…
– Не перебивай! Я буду иногда тебя навещать, все проверю, понял? – на самом деле Юлиан понимал, что сможет явиться только в лучшем случае через месяц-два. – Уголек послушный – никуда убегать не будет. Сделай ему гнездо, помягче, и расположи где-нибудь в комнате так, чтобы оно было спрятано от глаз. Либо сундук открой и там обустрой среди тканей. Или кровать разверни, и пусть Уголек живет за ней, в углу, рядом с тобой. Если все хорошо сделаешь, то я прощу твой долг.
– Простите долг? – не поверил юноша.
– Да! И метку сниму с тебя маговскую; сможешь идти на все четыре стороны, но только при условии, что выходишь Уголька. Понял?
– Понял… А… А где мне взять деньги на еду? Вы же все забираете, почтенный…
– Вот, держи.
И Юлиан достал из-под пелерины кошель: тугой, набитый серебром. У юноши снова отвисла челюсть, когда он увидел, что в кошеле минимум вдвое большая сумма его долга. Отсчитав с три сотни серебром, веномансер вложил их в руку ошалевшего Момо, у которого внутри нахлынула обида от того, что его мучают и терзают из-за каких-то пары сотен серебряных долга. Чертов упырь, думал он!
Пока Момо быстренько прятал деньги в свой худой и дырявый кошель, Юлиан сел на кровать. Он погладил еще голую головку птенца и начал что-то шептать на незнакомом языке. И хотя мимики, по мнению демонологов, были едва ли не реликтами из-за их удивительной способности обращаться почти мгновенно, но Момо не понял ни слова. Уголек, невероятно важный, кивал, ластился под пальцы веномансера. Он прикрыл фиолетовые веки, открыл клюв, как у ястреба, и тихонько запищал от удовольствия.
– Веди себя хорошо, Уголек, – шептал Юлиан на Хор’Афе. – Я смогу явиться нескоро, не раньше, чем через несколько недель. Я до сих пор в сомнении, стоило ли приносить тебя сюда. Но иного выхода нет. А этот мальчик позаботится о тебе. Постарайся не вспыхивать, как ты сделал это два дня назад, потому что будет лучше, если Момо догадается обо всем как можно позже. Он вор, но вор поневоле, ибо жизнь не оставила ему выбора. Я надеюсь, что когда-нибудь он возьмет жизнь в свои руки, у него еще есть эта искра. Так что он не должен причинить тебе зла… Я надеюсь.
И Юлиан кинул быстрый взгляд на юношу, который думал, куда б поставить мешок с зерном, чтобы оно не заплесневело из-за сырости.
– Ты все понял насчет кормления? – спросил грозно он.
– Понял-понял. А это… Ну, долго за ним смотреть надо?
– Сколько потребуется.
– А чего это он, почтенный, так странно выглядит? Глазастый… Ой, и зубища-то какие… – Момо разглядел зубы в клюве у птенца. И вспомнил гусей, которые вечно щипали его, когда он выгуливал козочек.
– Тебя не касается. Ладно, мне пора уходить. Но вскорости приду, проверю. И не смей прикладываться к чужим кошелькам.
– Да я ж не прикладываюсь уже!
Юлиан не выдержал и улыбнулся, но не стал рассказывать Момо, что появление феникса – его заслуга. И решил не терзать сегодня юношу по этому поводу, ибо в кои-то веки тот сделал благое дело, сам того не осознавая. Он обсудит с ним это позже. Еще раз погладив лежавшего на топчане Уголька, Юлиан поднялся, но перед тем, как пропасть из комнаты, бросил тревожный взгляд на мальчика и птенца. Что же, это риск, и что выйдет из этой затеи, зависит от того, правильно ли он растолковал натуру Момони.
Ну а Момоня, закрыв дверь за гостем, вдруг обнаружил, что малыш Уголек уже переполз на отрез материи, служащий подушкой. Сложив лапки, он глядел сонным взглядом в окно.
– Эй, мое место! – важно известил юноша. – Тебе сказали спать на полу! Кыш! А то нагадишь еще.
Он попробовал сначала согнать птенца, но тот остался неподвижен и не реагировал ни на хлопки перед его клювом, ни на притопы. Никаких страхов, присущих деревенской живности. Тогда, подумав, Момо решил сам переложить птенца в угол. Но Уголек неожиданно зашипел и укусил его.
– Ай! – и Момо потянул раненый палец в рот, обсосал. – Да ты ж суповой набор! Вот я тебя сейчас!
Однако птенец так и продолжать клацать клювом, но с подушки не слезал. Удивленный агрессией столь малого создания Момо отстал, побродил по комнате, наворачивая круги. Пока, наконец не набрал в глиняную кружку воды.
Он вернулся к топчану, с которого на него искоса поглядывал птенец, и плеснул на того воды. Уголек, мокрый, дернулся, один раз недовольно пискнул, но «гнездо» не покинул. Лишь голову наклонил и зашипел.
– А вот так, гадина пушистая?
И Момо плеснул еще разок, уже больше.
– Кыш! Кыш! – и снова добавил. – Кыш!
Однако птенец, истошно попискивая, продолжал держать оборону. И писк у него срывался яростный, предупреждающий. Знал бы Момоня, как отыграется на нем подросший Уголек, то мигом бы и убрал кружку на место, и лег спать на пол безо всяких претензий, и извинился в придачу. Однако сейчас он продолжал злорадно поливать из кружки несчастную птицу, втянувшую голову в тело, пока весь топчан не намок.
– Да что же это такое… Не сгоняется! Что за птица такая бестолковая. И ударить же нельзя, поди откинется… А потом и я откинусь… Дрянь! Сначала на меня долг несправедливый повесили, а теперь это ощипанное недоразумение! – возмущался он.
И пока он ходил и пыхтел, Уголек, мокрый, изможденный, но победивший в битве за «гнездо», прикрыл глаза и провалился в сон. В конце концов Момо обозлился и пошел к столу, к тканям. Там он и провозился до вечера, ненадолго отходя, чтобы пообедать в харчевне.
Чуть погодя, в лавке на мостовой он купил все необходимое из еды и приволок это домой. Открыл дверь, внутри себя негодуя на нежелательного соседа. И обнаружил вдруг, что сосед – пропал… Кровать пустовала, окно – нараспашку, а в небесах громыхнуло. Полил дождь.
Момо, бросив мешок, всплеснул руками и кинулся к окну. Он перегнулся через подоконник, чувствуя, как капли бьют его по затылку. Испуганно стал выискивать взглядом там, где только что проходил, мертвого птенца. Вот ему достанется. Как он вообще не додумался закрыть ставни! Ведь эта дурная птица могла оказаться прыгучей. Поди запрыгнула по табуретке на подоконник. И в окно…
