– Сниму.
– А когда демонологи придут?
– Не торопись с демонологами, я сам с твоей меткой справлюсь, но позже, – улыбнулся мягко Юлиан.
Он встал с топчана и пошел к двери.
Уголек, сильно не наедаясь, заполз на руки Момо, и тот, под тяжестью птицы, вес которой приближался к весу недельного козленка, направился следом – в коридор. Они втроем добрались до скошенной двери чердака, в щели которой нещадно дуло, отперли ее и вылезли через дыру на край крыши. Там вдоль желоба для дождевой воды они пошли по скату, пока не смогли взобраться еще выше.
Дул сильный и морозный ветер. Юлиан взял из рук портного феникса и поставил на черепицу. Птица запрыгала, вспархивая сильными, но еще молодыми крыльями, и села на верхушку треугольной крыши, на самый конек. Доходный дом был на один этаж выше соседних, а потому Юлиан и Момо смотрели поверх крыш, на серую мглу. В ушах у всех стоял свист.
Уголек неистово скакал по черепице, цепляясь крепкими лапами, и то и дело складывал и раскладывал крылья. Наконец, Юлиан наклонился и обнял его, приласкал в последний раз. А когда прощание между ними закончилось, то феникс подскочил и к насупившемуся Момоне, в глазах которого стояли тщательно скрываемые слезы. К птице тот успел привязаться и втайне торжествовал от того, что ему удалось увидеть такое чудо, пусть это чудо и оказалось вредным и норовитым. Уголек потерся об его колено, а юноша сначала боязливо погладил его, боясь укуса, затем упал на колени и обнял.
Серая мгла сгустилась, и с неба сорвалась маленькая снежинка. Она легла на щеку, по которой скатилась слеза Момони.
Уголек клекотнул еще раз, на прощание, и оттолкнулся от крыши. Хлопнули крылья. Тело его тут же пропало во тьме ночи, сокрылось в ней, будто растворившись, пока вдруг не вспыхнуло озаряющим пламенем посреди неба над Элегиаром. Его охватил огонь, и Уголек, гордо клекотнув откуда-то из небес, куда не достанет ни одна стрела, полетел на юго-восток. По городу прокатился возбужденный людской крик, волной достиг дворца. И отовсюду: из дверей, из таверн, из окон высовывался сонный люд, глядел на неторопливо парящую на высоте птицу.
Уголек словно стал солнцем в ночи посреди бушующего ветра, который был ему нипочем. Сидя рядом с восторженным портным, Юлиан даже не вспомнил о предсказании касаемо явления дитя Фойреса, потому что мысли его стали странно неподвижны, а сам он – оцепенел, завороженный огненным полетом феникса.
Наконец, Уголек потух и скрылся в темных облаках, окончательно пропав. Снег сгустился, и вампир с мимиком, молчаливые, будто околдованные, сползли со ската крыши к дыре. Оттуда через проем – в коридор, пока не спустились этажом ниже, в комнатку.
Уже в комнате Юлиан взял свою суму, перекинул ее через плечо и подозвал к себе юношу.
– Подойди, Момо.
Момо в отрешении, уже и позабыв о клейме, ступил ближе. Мыслями он был еще там, на крыше. И если бы Юлиан вдруг развернулся и вышел, то он бы и этого не заметил. И хотя у вампира мелькнула недолгая мысль так и оставить юношу с этим несуществующим клеймом и поглядеть, как долго тот будет маяться, боясь воровать, но он все-таки решил не глумиться дольше положенного.
– Дай свою руку.
Юлиан снял с шаперона Момо свою золотую брошь, и тот вложил свою руку, почти взрослую, но еще в чем-то детскую, в ладонь вампира.
– Кхм… Именем старого Прафиала, обжористого Химейеса, зубоскального Гаара, любящей выпить Зейлоары, занудной Офейи и скользкого Шине… Я освобождаю тебя от маговской метки, Момо, и от твоего долга. Сейчас я произнесу заклинание, ни в коем случае не вздумай шевелиться и закрой глаза. Ты почувствуешь, как энергия метки испаряется в воздухе! Итак! Авар-пурпур! Кха-кху-ле!
Момо, вздрогнув, так и остался стоять зажмуренным, даже когда речь остановилась. Не выдержав, Юлиан широко заулыбался – похоже, его шутливое заклинание восприняли всерьез.
– Открывай глаза, Момо. Скажи, ты что-нибудь чувствуешь?
Момоня распахнул свои глаза, похлопал ими. Затем принялся прислушиваться к своим внутренним ощущениям, пока, наконец тихонько не молвил:
– Да… Будто жар внутри. И что-то перевернулось… Это так странно.
– Что ж, – важно произнес Юлиан, стараясь выглядеть серьезным. – Но запомни, что метка оставляет свой след. И больше не смей воровать – ты понял?
– Да…
– Прощай, Момо. Береги себя.
– Прощайте… почтенный…
Голос у Момо был странно-отрешенным: ни злым, ни добрым, – ибо мальчишка находился еще под действием и того завораживающего полета огненной птицы, и заклинания, которое показалось ему удивительно знакомым. Но вот чарующее томление в теле стало медленно оттаивать, и с каждым мгновением он все больше возвращался в этот мир.
Когда дверь за Юлианом громко захлопнулась, пришедший в себя юноша вдруг растерялся и огляделся. Неужели все закончилось? Момо, не веря, заходил из угла в угол по соломе, вслушиваясь. Но коридор пустовал, лишь шумел на улицах люд, обсуждая явление феникса. И только когда скромная радость ненадолго поселилась на его устах в качестве улыбки, он вдруг резко вспомнил, где уже слышал слова этого заклинания. Улыбка тут же потухла, и лицо Момо перекосилось от негодования – он догадался, что его обманули!
В порыве обиды, что захлестнула его, он обрушил удар кулака на портновский стол. Раздался треск, и с воплем Момо рухнул на пол вместе с накренившимся столом, у которого надломалась ножка.
* * *
Наступило серое утро. В дверь постучали. Момо открыл глаза после долгого сна.
– Кто там?
Впервые с рассветом его разбудил не голодный Уголек, а стук в дверь. Причем стук настойчивый и беспардонный. Он потянулся и стал ждать ответа от еще незримого гостя. Вчерашние события все еще прочно сидели у него в голове, и от того он не сильно торопился подниматься с постели.
– Момо, это ты? – крикнул кто-то грубо. – Открывай! Ты говорил, что живешь здесь, ну я и нашел!
Узнав голос, портной нехотя поднялся с топчана. Он пошел, переступая через солому, которую до сих пор не убрал, к двери и открыл ее. Внутрь убогой комнатушки ввалился длинноногий юноша, лет так семнадцати, то есть чуть старше. Они обменялись рукопожатиями.
– Я же говорил, Сойка, что сам приду. Ну чего ты? Я держу свои обещания.
– Тебя ждать – это мое время транжирить!
И Сойка по-хозяйски завалился в грязных сапогах на топчан и начал говорить:
– Видал вчерашнюю птицу над городом?
– Видал, – улыбнулся мягко Момо. – Ты из-за нее пришел?
– Нет. В общем, я тут подумал насчет тебя. Ну, что деньжат у тебя ни черта нет. Побазарил с местными. Знаешь, где склады у оборотней?
