Филипп вслушался в удаляющиеся шаги управителя, пока в коридорах снова не возобладала тишина. Молчаливый замок был тих и спокоен – жизнь в нем начиналась обычно к ночи. Таков был устоявшийся за тысячелетия порядок. Старейшины, на глазах которых сменяли друг друга боги, не верили ни в Ямеса, ни в его порождения, но все-таки тьма, которая приписывалась всем созданиям Граго, была им по нраву. Большая часть обитателей замка тоже попряталась по углам и забылась сном, пока их господа дремали в комнатах.
Пока прислуга молча приводила костюм: зеленое котарди и подбитый беличьим мехом плащ, – в порядок, Филипп стоял у окна. Перед его взором лежали укрытые снегами кусты, дорожки, окаймленные шпалерниками с липами. Но он так и не нашел в себе силы прилечь отдохнуть. Даже когда его слуги, Дориар и Бефегор, сами заснули после долгой дороги, он остался стоять у окна и смотреть куда-то вдаль, недвижимый, как статуя, со сведенными на переносице бровями.
Нельзя было сказать, что он боялся. Но в душе у него росло беспокойство, и он находил отклик угрозы даже в этой тишине, привычной для здешних мест. Ему предстояло сделать то, что не делал никто задолго до него – попытаться убедить главу Совета в заговоре со стороны его самых преданных сторонников. Сторонников, которые с годами стали его семьей.
* * *
Уже ночью, когда снежная пелена окутала Молчаливый замок, отделив его от прочего мира, Филипп увидел, как медленной и величавой походкой в сад вышел Летэ фон де Форанцисс. Он вел под руку стройную девушку, облаченную в изобилие кружев и украшений – его дочь, Асску, которая стала ему второй женой. Пара медленно прошла по извилистым дорожкам мимо роз в объятьях снега. Понимая, что пришло его время, Филипп накинул плащ и вышел из комнаты.
Спустя пару минут он, скрипя сапогами, подошел к прогуливающейся паре, когда та остановилась под черными ветвями липы.
– Сир’ес Летэ, сир’ес Асска, – произнес он и склонил голову.
Летэ, грузный, но величественный, будто был он не живым существом, а беломраморной статуей, возведенной в свою честь, покровительственно кивнул и вытянул пухлую длань с рубиновым браслетом. Как того требовали правила, Филипп сдержанно поцеловал сначала руку господина, а потом и Асски. Асска мило, по-девичьи, улыбнулась, и у нее на щеках закрасовались нежные ямочки. Но глаза ее – глаза старухи – говорили, что это был обман, лживая юность, ибо прекрасная Асска была в два раза старше Филиппа и родилась еще до Кровавой войны. Война та сотрясла весь северный континент, и именно ее плоды носило тело красавицы – трофейное бессмертие, обретенное от одного из поверженных старейшин.
Окинув своего гостя ледяным взором, уже растерявшим с веками живость, Летэ спросил таким же ледяным голосом:
– Чего ты хочешь, Филипп?
– Прошу вас, сир’ес, уделите мне время для крайне важного разговора.
– Время? Время… Ты просишь много. Но говори. Я слушаю.
– Это разговор наедине. Теорат Черный должен был оповестить вас.
Летэ не ответил. Он лишь свысока, преисполненным величия взглядом посмотрел на графа, который был выше его на голову, но настолько же ниже в иерархии старейшин. Взяв свою дочь под руку, он, будто не замечая ничего вокруг, медленно пошел дальше по тропинке, петляющей теперь между сугробами. В десяти васо от беседующих слуги торопливо расчищали и другие дорожки; до графа долетало их пыхтение. Филипп направился следом, понимая, что придется говорить здесь. Чуть погодя Летэ соизволил сказать:
– Да. Теорат обращался ко мне касаемо тебя. Мне известно, зачем ты здесь.
– Ситуация требует разрешения, – кивнул граф Тастемара, подтверждая. – То, что происходит в совете, не здраво, сир’ес. Мои глаза видели многое, что было скрыто: подкупы старейшин для передачи дара в обход законов совета, сговоры за вашей спиной, деятельность существ, ранее скрывающихся под масками смертных.
– Подкупы старейшин?
– Да, поэтому происходящее требует вашего вмешательства, чтобы не позволить беде свершиться.
– Происходящее требует вмешательства…
– Тогда я прошу вас вместе с Гейонешем впитать мои воспоминания.
– Ты пренебрег моим вопросом, Филипп…
– Каким, сир’ес?
– Ты, верно, растерял последний ум, раз забыл его?
– Я не понимаю вас, – переспросил напряженно граф.
– Чего ты хочешь? – глухо повторил вопрос Летэ.
Летэ остановился у развилки, ведущей к конюшням, и выжидательно посмотрел на графа Тастемара. Тот напрягся, уловив в словах вслед за презрительной насмешкой уже угрозу, пусть пока и скрытую. После недолгого размышления он ответил:
– Мой долг – оградить совет от измен. За этим я здесь.
– Это не ответ. Подумай еще раз, Филипп. Насколько далеко ты готов зайти в своем невежестве.
– Я не знаю, что вам сообщили, сир’ес Летэ, но мои слова правдивы! – решительно отозвался граф. – Мое невежество есть на деле владение информацией, игнорирование которой угрожает безопасности нашего совета. Мой дед Эйсмонт, мой отец Ройс, – они служили вам преданно, как и я. И я радею…
– Не прикрывайся именем своих предшественников… – оборвал речь Летэ.
Он поморщился и поднял руку, отмахиваясь от гостя, как от мелкой мошки. Прекрасная Асска отошла к кустам роз. Она погладила их замерзшие шипы, стряхнула со стеблей снег, а сама же краем глаза продолжала поглядывать на стать Белого Ворона, на его неподвижное, сосредоточенное лицо, чувствуя в нем затаенный страх.
– Позвольте мне показать вам мои воспоминания, – настойчиво продолжил Филипп.
– На что же я должен взглянуть?
– Вы увидите доказательства измены.
– Я уже их вижу, Филипп.
Граф Тастемара увидел, как брезгливость на лице Летэ сменилась сдерживаемой яростью. Щеки его, оплывшие, покраснели, а глаза заблестели льдом – давно прошли те времена, когда кто-нибудь видел главу совета в таком состоянии. И только Филипп открыл было рот, понимая, что ярость эта сейчас изольется на него, если он не убедит Летэ, как тот уже вскинул ладонь с требованием молчать.
– Я уже вижу, Филипп, и доказательства, и самого изменника… Молчи и слушай меня. Как ты посмел даже заикнуться о том, что кто-то из тех, кто потерял все во время Кровавой войны, мог предать клан? Ты, сын бедняков, получивший все благодаря той ужасной цене, что мы заплатили еще за пять сотен лет до твоего рождения… Ты, пожинающий плоды, выращенные до тебя… Ты – жнец, а не сеятель.
– Я взываю к обряду гейонешем, сир’ес! – быстро произнес Филипп. – Это право, прописанное законом.
– … я – закон! – снова оборвал его грубо Летэ. – Я не потерплю, чтобы в моем клане смели плести за спиной заговоры. Если ты смеешь сеять смуту, так найди в себе остатки чести сказать то же самое, что ты говорил всем прочим, в лицо.
