Асска, доселе хранящая на устах ледяную улыбку, обернулась. Обернулся к замку и Филипп, услышав знакомое шуршание платья. Из главной башни величаво вышла Мариэльд де Лилле Адан в сопровождении Амелотты де Моренн. Две женщины, две неразлучные подруги, неторопливой походкой направились к старейшинам; на лице герцогини играло открытое злорадство, в то время как облик графини выражал благодетельность.
Они ненадолго пропали за усыпанными снегом липами, за гранитным фонтаном, ныне спящим, и вскоре подошли к трем вампирам. Амелотта с ядовитой улыбкой воззрилась на сосредоточенного Филиппа, на его яростные, но холодные глаза. Мариэльд же, облаченная в серое приталенное платье с высоким воротом, и вовсе надменно протянула ему руку. Согласно обычаям граф должен был поцеловать руку «второй в Совете», коль она того пожелала, но ответом стала лишь его неподвижность.
– Что же, Филипп… – жестко произнес Летэ. – Выскажи, что ты смел говорить за спинами других.
И все старейшины – молчаливые статуи, припорошенные падающим снегом, – обступили этого вскинувшего и держащего голову прямо вампира. Филипп развел плечи и, чувствуя, как они давят его к земле одними своими взглядами, попытался найти опору, широко расставил ноги. Но опоры будто и не было… Они глядели на него свысока, эти старейшие небожители севера, эти создания, родившиеся почти сразу после Слияния и заставшие невообразимых чудовищ и кровопролитные войны. Они уничтожали его старыми взглядами, и Филиппу казалось, будто горло его сдавили, сжали кузнечными тисками. И все-таки он нашел в себе силы.
– Госпожа Лилле Адан, – хриплым, но непреклонным голосом произнес он. – Вы – изменница, которая угрожает совету. Ваша измена зародилась еще задолго до суда Уильяма в день…
– Юлиана… – поправила обвиняемая с улыбкой.
– Уильяма. В 2094 году усилиями вашего союзника был подговорен Зостра ра’Шас для того, чтобы его руками найти на улицах Влесбурга мальчика Генри и определить того в академию. Далее в 2120 все тот же Зостра ра’Шас явился к Уильяму, чтобы продать ему задешево шинозу, что противоречит всем принципам торговли. Целью его было обращение Уильяма в старейшину…
– Выходит, будто я знала то, что свершится? – вздернула бровь Мариэльд.
– Не перебивайте!
– Буду. Если ты обвиняешь меня, ссылаясь на свое право, так и я права имею, да побольше твоих. Но продолжай, твоя речь очень занимательна. Что же я сделала дальше?
Филипп не отреагировал на выпады графини.
– В 2148 Ярвен Хиамский получил от вас сумму в размере больше десяти тысяч сеттов золотом, чтобы передать дар выбранному вами вампиру. Это подтвердил его поверенный. И это подтвердят все обитатели дома Ярвена, ставшие свидетелями привоза золота из Ноэльского банка. А в 2151 году по весне я встретил в Корвунте этого самого Зостру, который бежал ко мне. И он также подтвердил, что и Уильям, и Генри были его целью. И они же оба стали старейшинами. Таких совпадений не бывает – это умышленный заговор.
– Зачем же я это сделала?
– Ваши мотивы пока неясны, – холодно ответил граф Тастемара. – Однако вашими трудами Уильям был увезен на юг незадолго до прибытия в Ноэль Горрона. Вы прекрасно понимали, что герцог сможет добраться до общих элементов истории в жизни и Генри, и Уильяма и обратит на это внимание совета… И вашими же трудами, насколько я могу догадываться, он был задержан на юге.
Амелотта подошла ближе, сложила худые руки на груди и презрительно причмокнула. Затем сказала следующее, сказала однако так, будто каркнула ворона: сипло, сухо, неприятно.
– Что за чушь ты несешь, Филипп.
Однако ее слова остались не услышаны, потому что граф Тастемара пристально смотрел только на Летэ, как на того, кто решит его судьбу.
– Я прошу обряда Гейонеша, сир’ес, – взывал он к главе, – Как бы ни пытались меня выставить безумцем, но всякую правду считают безумной, пока она не обратится трагедией. И пусть то, что я говорю, кажется невообразимым, но вы все увидите сами. Мы жили тысячелетия в условном мире, но если мы сейчас не отреагируем, – заявил Филипп. – То мир рухнет. Подкупы, убийства, измена – вы окружены этим.
Старейшины окружали его, с величественными обликами, как у мертвецов в берестяной корзине перед погребением, и переглядывались. Никто не сдерживал насмешку; она сияла на их лицах, у кого-то ярче, как у той же герцогини Моренн, у кого-то – сдержаннее. Один лишь Летэ был крайне серьезен, и его полный молчаливой ярости взор бродил по тому, кто нарушил покой его мыслей и семьи.
Граф Тастемара ждал ответа прежде всего от главы совета, однако тишину снова нарушила Амелотта. Снова это сиплое, ехидное карканье.
– Ты помешался, Филипп! То, что ты называешь подкупом, было на деле всего лишь займом. Мариэльд при мне еще пятнадцать лет назад читала письмо Ярвена. Письмо с просьбой о крупном займе. Он собирался открыть еще одно подразделение в Глеофии. Его банкирский дом подвергся погромам в… В каком же это было? Кажется, в 2137 году после того, как старый король слег, а к власти пришел совет империи. Мари, дорогая, я плохо помню год, но тот день для меня ясен, как нынешний…
– Ох нет. Конечно же, какие еще расчеты могут быть между банками, кроме как не подкуп? – улыбнулась Мариэльд.
– Не пытайтесь меня запутать. У вас на руках имеются лишь лживые слова, в то время как в моей памяти – неопровержимые доказательства. Не взывайте к моему безумию. Пусть вашими же трудами я и прослыл безумным, но я нахожусь в здравом уме и ясной памяти.
– Я вижу, – ухмыльнулась Амелотта.
– Оставьте свое мнение при себе, сир’ес, – холодно заметил граф. – При всем моем уважении к вам, но вы в этом конфликте – лишь сторонний наблюдатель. Так будьте им!
– Не тебе меня учить! – зашипела Амелотта. – Ты, безумец, Филипп! Хотя безумные никогда и не признаются в своем безумии. Для них все вокруг дураки, одни они лишь признают себя пророками. Ты говорил про Горрона? Так знай, что он поехал на юг из-за клана Теух, по просьбе Летэ! С ним все хорошо. Мы беседовали с ним с месяц назад. Его вынужденно задержали, но он отзывался, что это было ошибкой, – ответила Амелотта, затем добавила. – Ты болен. И безумен! Единожды ты уже попрал наши законы, когда должен был явиться на суд графа Мелинайя в качестве свидетеля. Но что ты сделал? Вернулся в свой замок, внес смуту в суд своим отсутствием. Кто же виноват, что твоего умишка хватило, чтобы спасти из селевого потока не сына или внуков, а жену?! Ты уже тогда показал, что тебе милее смертная грязь, чем мы. А теперь ты смеешь обвинять сир’ес Мариэльд. Обвинять ту, которая положила жизни своей семьи на алтарь нашего клана для его же блага! Нам всем понятна причина твоих грязных слухов. Тебя лишили «сына», что уязвило твое самолюбие? Так Юлиан никогда не был твоим сыном, безумец! И, поверь, его твое безумие оскорбляет – он куда разумнее тебя. Ты думаешь, что его уволокли на юг? Он сам желал туда, и моя дорогая Мари, я уверена, отпустила его. С ним все хорошо.
Летэ покрутил браслет на руке. Филипп обратился к нему:
