Не выдержав, он усмехнулся внутри себя от того, что королеве в голову снова пришла очередная взбаламошная идея. Однако ответил, конечно же, он иначе:
– Помню, я все помню…
– И как она тебе?
– Невообразимо хороша, ваше величество. Как белоснежная непорочная лилия среди пожухлых, истрепанных ветром цветов.
– А я не сомневалась, что наши с тобой вкусы совпадут! Позже я познакомлю вас.
– Хорошо, завтра. Завтра я полностью отдаю себя в ваши руки, ваше величество, и вверяю вам свою женитьбу! На что же мне полагаться, как не на ваш безупречный вкус?
Сказано это было, чтобы избавиться от долгих разговоров, но сказано столь умело, что Наурика действительно поверила в искренность слов. Хотя последнее, что Юлиан сейчас искал в своей жизни, так это была жена.
Королева томно улыбнулась, еще раз подставила свои пальчики для ласк, представляя, как потом эти губы будут целовать ее лицо и грудь. Но тут Юлиану помог нарастающий шум – кто-то из пьяной знати собирался свернуть в коридор, чтобы прогуляться и подышать свежим воздухом. Королева, дабы не быть покрытой лишними сплетнями, тут же поспешила скрыться за углом, подле которого уже толклись немые рабыни.
Юлиан вздохнул: и счастливо, и грустно одновременно. Все-таки ему будет не хватать этой умной, степенной и красивой женщины.
Он проводил королевскую чету взглядом. Затем прошел к развилке, откуда бы попал в анфиладу коридоров, ведущих к саду. Однако вместо того, чтобы повернуть направо, он остановился и внюхался. В воздухе витали цитрусовые духи, столь любимые советником. Шлейф тянулся влево, в глубину коридорных залов, которые шли параллельно большим церемониальным залам. Чувствуя смутное беспокойство, Юлиан последовал за запахом.
Шел он минут с пять, размышляя, зачем советнику потребовалось так далеко отдаляться от всеобщего пиршества. Снова эти уединения с наемниками? Шлейф истончился и пропал. Где-то здесь, в этих комнатах, был Илла. Тогда он подкрался ближе к одной из дверей и вслушался. Внутри раздавались голоса. Скрипело перо по бумаге.
– Когда сообщили? – шепот Иллы.
– Сейчас, хозяин… – голос Латхуса, столь редкий.
В комнате воцарилась тишина. Юлиан слышал, как кто-то что-то написал (боясь подслушивающих камней), затем шелест парчовых одежд, видимо, старик Илла поднялся из кресла, когда ему передали бумагу. Значит, это писал Латхус, но откуда ему знать грамоту? А после этого тишина, прерванная грязной бранью и звуками разрываемого на части пергамента.
«Снова темные дела старика, который умудряется ведать то, что происходит за много миль отсюда. И все это благодаря наемникам. Я был прав, однако жаль, что я так и не проник в разгадку этой тайны», – думал Юлиан. И, желая исполнить данное перед самим собой обещание, он ринулся дальше по коридору, чтобы оттуда выйти в сад к реке.
Если бы он знал, что было в письме, написанном Латхусом, то он бы не шел, а бежал к реке, прочь от опасности, потому что содержание послания содержало в себе слова «Ноэль», «Юлиан де Лилле Адан» и «Старейшина». Но он шел нарочито медленно, запоминая все повороты, вдыхая запах дворца, слушая отдаленный гул голосов и сожалея, что покинул дворец, не выведав ни «незримого» предателя, ни секретов советника.
* * *
Близился выход в сад. Вот поворот, который вел к полукруглой двери: толстой, укрепленной железом в несколько слоев – такая выдержит и осаду. У этой двери на лавочке под сильфовским фонарем сидел один из магов, а подле него стоял караул. Юлиан как ни в чем не бывало прошел мимо них и разглядел, что чародей клюет носом, посапывая.
Он сказал страже, что желает прогуляться в саду.
– Только недолго, – отозвался один из охранников.
– Почему?
– Приказ не наводнять сад толпищей. Небезопасно. Как захотите попасть назад, постучитесь три раза. Выглянем в окно двери.
– Хорошо.
И Юлиана выпустили во внутренний сад. Он кинул последний взгляд на мага, который отчего-то решил отдохнуть у караула, прикидываясь пьяным, хотя от него совсем не пахло вином, и вышел. Сзади загремел засов, и дверь захлопнулась.
Попасть в этот сад Отцов возможно было лишь через дворец. С трех сторон он был подперт его башнями и только на северо-востоке упирался обрывом в реку Химей. Сейчас здесь стояла тишина. Над Элегиаром сияла бледная луна, изредка прячась за небольшими, рваными облаками. Дул холодный ветер, но снега не было. И оттого сад был черен, как сама ночь: голые платаны стояли темными сторожами. От железной двери, из которой вышел Юлиан, тянулась выложенная гранитной плиткой дорожка, проходящая под аркадой из лоз.
Дорожку окаймляли каменные колонны. Между колоннами, как и на аллее Праотцов, стояли статуи, только поменьше. Однако это были не боги, хотя и этих чтили и любили – это были чиновники и короли, заслужившие стоять в саду и смотреть глазницами из мрамора на все вокруг. Здесь, среди плеяды великих, после своей смерти желал оказаться и честолюбивый Илла. И Юлиан отчего-то вдруг живо представил, где воздвигнут ему статую в тяжелых парчовых одеждах и с тростью – вот прямо здесь, между шпалерами с бугенвиллиями, рядом с предшественником Чаурсием. Вместо плешивой бороды каменному советнику сделают бороду роскошную, с завитушками, а вместо злого и сосредоточенного выражения лица – благодетельное, словно его обладатель всю жизнь положил на помощь беднякам.
Юлиан вдохнул холодный воздух. Это отрезвило его от дворцовой праздности, и он зашагал куда бодрее. Он шел вдоль башни Ученого Приюта, нависшей над ним. Башня была черной, окна в ней тоже были черны, и только на четвертом этаже из окон лился свет – там проходил Консилиум. «Прощай, Габелий», – подумал северянин, поднимая голову и разглядывая каменные уступы с окнами, за которыми должен сидеть старик-маг.
Наконец, дорожка вывела к обрыву. Из-под тени деревьев Юлиан ступил на открытую площадку, огороженную мраморными перилами. Опершись о перила, он склонил голову и разглядел, как внизу спокойно течет великая река Химей. Луна играла на ее зеркальной глади. Еще некоторое время Юлиан любовался красотой этого вида.
Звать Вериатель он не стал. Он знал, что она придет сама, и ждал ее появления с придыханием. Их встречи были частыми, за что он был благодарен Илле – ведь тот сдержал обещание. Но демоница была так безучастна, так грустна там: и на берегу скрытого в пещерах озера, и у Пущи Праотцов, – что Юлиану хотелось увидеть ее неукротимой и грозной, как прежде. И он увидел ее.
Она выпрыгнула из воды, встала копытами на гладь реки и приветственно заржала, погарцевала. Красиво вскинув голову, Вериатель оттолкнулась от полотна реки, взмыла в воздух и скакнула в огромном прыжке на обрыв, за перила. Щеки Юлиана обожгло каплями ледяной речной воды, когда демоница тряхнула своей гривой. Ее упругие ноги не переставали отплясывать дробь от радости встречи, а ноздри раздувались так, будто оттуда сейчас вырвется не вода, а пламя.
Где из глубин Химей донеслось еще одно ржание. Однако Мафейка лишь мельком показалась из воды, вынырнув ненадолго. Она была дикой и всего людского боялась, а оттого сад ее пугал и злил одновременно. Именно поэтому буйная демоница решила дождаться в воде и только приветственно и очень живо фыркала водой.
