Сначала он остановился у консулов Иллы и Дайрика. Взяв два кубка, он зачерпнул ими крови до краев и передал их консулам, касаясь их рук своими. Все это время Верховный жрец молился и что-то исступленно кричал, но Юлиан его не слышал, будто оглохнув.
Илла обхватил костлявыми пальцами кубок и с горящим взглядом испил крови, которая должна была ему даровать здоровье Гаара. Его примеру последовал и Дайрик, перед этим отстегнув золотую маску. Храму явилось лицо, правая половина которого была обожжена, судя по всему какой-то кислотой.
Меж тем на алтарь лег уже следующий несчастный человек. Опоив первые ряды священной кровью, Вестник вернулся к алтарю, где ему опять вложили в руки кинжал. До сих пор видя перед собой лицо первой девушки, он убил быстрыми ударами следующих жертв. Затем снова наполнил чашу.
Мир вокруг него сузился до кинжала, опоенных снотворным жертв, чаши и восковых лиц знати. Во тьме он почувствовал, как руки его обагрились кровью, как обувь стала липнуть к полу.
Один из прихожан, почтенный Лукини, чиновник Налогового дома, во время причастия к кубку случайно опрокинул его. Кровь разлилась на пол. Вестник наполнил кубок по новой и снова подал его прихожанину; тот жадно припал сначала к напитку, потом вдруг к руке дающего, принялся страстно целовать ее кровавыми губами.
Юлиан смутился. Опоив еще часть аристократии, он вернулся к алтарю. Время замерло. Молодых девушек и парней выносили друг за другом, спящих, клали их на залитые кровью жертвенники, и он забылся, скольких уже убил… Десять? Двадцать? Пятьдесят?
Когда знать напоили священной кровью, пир на этом не остановился. Симам подал чашу самому Юлиану, и тот, понимая, чего от него хотят, тоже начал пить, пока разум не оплело чувство опьянения. Где-то в стороне вскрикнул не вовремя проснувшийся юноша, чьи вопли тут же сменились предсмертным стоном, ибо ему в шею вцепился один из жрецов.
Кровь лилась на пол ручьями. Кубки опрокидывались. Расписанные драгоценностями костюмы обагрились алым. Илла жадно пил уже третий кубок, пока над ним не нависал лекарь Викрий с требованиями соблюдать меру из-за раздраженного желудка. Лицо старика было перемазано кровью, и он вытирал его рукавом, придавая бледному лицу еще более пугающую красноту.
Юлиан прошел по липкому полу, чувствуя, как пристает к камню обувь, и поднес одной пожилой аристократке кубок. Та привстала, обхватила пальцами дающую руку и жадно припала к кубку. Затем, безумная и пьяная, обвила шею Вестника, и он почувствовал на губах поцелуй.
Причастие обратилось в кровавую попойку.
Безумие стало охватывать знать. Сдержанность растворялась в густой завесе запаха крови, а фарфоровые лица укрыла кровь. В углу храма лежало уже более пятидесяти трупов, соки с которых уже вытянули меж делом. Кто-то из аристократии тянулся к телам, растеряв всякое благородство и ощущая вложенную в них Гааром звериную сущность.
Пиршество продолжалось долго.
Юлиану казалось, что на Элегиар уже опустилась ночь. И все же молитвы жреца Симама стали не так яростны, сам жрец охрип, а часть знати, пьяная, и вовсе возлежала в креслах, распластавшись. У стен стояла безмолвная храмовая стража из евнухов, а кровь каждого убиенного пробовали перед укладыванием на жертвенник веномансеры. Но делалось все так тихо и осторожно, что, казалось, будто только аристократия и находилась в храме, ибо все действо крутилось вокруг нее и для нее.
Наконец, голоса стихли. Юлиан уже шатался: то ли от опьянения, то ли от усталости. Он видел осоловелые глаза вокруг себя, видел их покровительственные взоры, ибо теперь, став Вестником, кормящим с рук, он подозревал, что стал для господ на ступеньку выше.
В конце концов, до замутненного его сознания донеслись обращения жрецов. Все вампиры приподнялись в креслах, стали приводить себя в порядок, ибо не было здесь камердинеров и слуг – все остались у повозок. Спустя время с глухим звуком двери храма отворили – яркая полоса света разрезала тьму храма. Все ослепли после блаженной тьмы.
Юлиан посмотрел на свои залитые кровью руки, словно он окунул их в чан по локоть, и ему отчего-то вспомнились три брата в тюрьме Брасо-Дэнто. В каком-то немом отупении с позволительного кивка Симама он последовал за Иллой. Тот тоже шел, покачиваясь, хотя с каждым шагом тело его, доселе расслабленное, стало напрягаться, возвращаясь к обычному состоянию ожидания опасностей.
Когда Юлиан привык к смене освещения, только тогда он понял, что весь пол, от алтаря до дверей, залит кровью, а лицо у веномансера липкое при касании не от пота, а от крови.
Где-то впереди зашумела стража. Истошные вопли. Под охраной аристократия вышла, качающаяся, из дверей храма и прищурилась. Кое-кто одергивал себя, приводил в надлежащий вид одежду. Дайрик надевал маску. К кому-то бросилась прислуга, которую не пустили внутрь на таинство. Кто-то еще словно не понимал, что происходит.
Юлиан брел вперед и смотрел по сторонам, разглядывая всех вокруг словно через призму. Но холодный воздух стал отрезвлять его, а буйный ветер взметнул на нем одежды, поторапливая.
Разглядывая блаженные лица выходящих из храма, он вдруг понял, что они – счастливы, искренне счастливы. А он до сих пор вспоминает лицо убиенных… И вдруг мысль, печальная, осенила его – никто из вампиров никогда не задавался моральной стороной вопроса, убийца он или нет. Вампиры всегда убивают ради сытости и наслаждения, ограничиваясь лишь вопросом законности убийств, ибо это их сущность, ибо они – хищники.
А задается ли хищник вопросом, убийца он или нет? Вряд ли.
И каждая сделка Юлиана с совестью, приближающая его ко мнению, что он – убийца, – отдаляла его от вампиров. Ибо те убийцами не были. Не была убита для них девственница на алтаре – было проведено жертвоприношение их любимому богу.
Что ж, размышлял он печально, человеческое прошлое не сотрешь и тысячами убийств…
И вот он уже возвращался назад. К нему тянули свои руки опьяненные вампиры. Однако Вестник на них не смотрел, пребывая в задумчивости. Он знал, что запомнит этот день надолго.
Юлиан сел во всю ту же повозку, и до его слуха, отошедшего от странной глухоты, донеслись пронзительные вопли. Он оглянулся. Перед храмом образовалось столпотворение. Нищие вампиры, огрызаясь, кидались на залитый кровью пол у входа внутрь, вставали на колени и слизывали кровь, цена которой в последние годы взлетела под небеса из-за ослабшего потока рабов. Ненадолго Юлиану показалось, что в этой возне из сплетенных тел он услышал возгласы Дигоро, который устремился к алтарям.
Услужливый камердинер помог старику Илле взобраться по ступеням, и тот буквально рухнул в подушки, ибо здоровье его за последний год сильно пошатнулось. Юлиан подсел рядом. И снова напротив устроился Дайрик Обарай, Королевский веномансер.
Возничий на облучке хлестнул лошадей, и они повезли молчаливых и забрызганных кровью господ к особняку. Впрочем, ни господ, ни пирующих в городе вампиров их облик, обагренный кровью, не беспокоил – город сейчас принадлежал им. Дело близилось к обеду; пустынные улицы, унылые и серые, протягивало мерзким ветром. За версту не было видно ни одной живой души. Ставни заколотили. Магазины закрыли до следующего дня. Город будто вымер.
